Мы дождались, когда она скроется из вида, и пошли домой. Дорога еще хранила дневное тепло, но изгороди вдоль нее, по которым мы на ходу проводили пальцами, уже начали впитывать ночную прохладу. Дрозды распевали вовсю. Я слушала их с легкой печалью, ибо, как ни старались они разбудить затаенную радость в глубине моей души, она упрямо не желала просыпаться.
Время от времени мы замечали далеко наверху фигуру Теоды; она шла, опустив левую руку и упершись в бок правой. Она взбиралась на гору без всяких усилий. В сумерках ее нетрудно было различить благодаря рукавам светлой полотняной блузы, надетой сегодня по случаю жары.
Когда мы добрались до деревни, уже совсем стемнело. У фонтана стояла, набирая воду в ведра, Теода в черной шали. Сейчас она казалась мне маленькой и тщедушной, и я с недоумением подумала: может, все, что мне почудилось в ней, просто мираж?
— Добрый вечер, — сказала она, не глядя на нас.
XX
ЯВЛЕНИЕ
Ромена, Мор, Сирил и я, все мы, готовились к конфирмации. Епископ наезжал в наши приходы раз в десять лет, так что это было большое событие.
Он поднимался в экипаже до Шерлони, а оттуда продолжал путь на муле, которого вел в поводу слуга во фраке. Вся деревня выходила ему навстречу торжественной процессией, однако председатель и члены церковного совета опережали нас и встречали его первыми, на границе коммун Шерлони и Терруа.
Монсеньор прибыл в начале мая. Каким же великолепным он показался мне! Он ехал на своем черном муле, облаченный в золотую ризу, мантию и митру, а в руке держал епископский посох. Лицо у него было чуть красноватое, взгляд лучился бесконечной добротой. Все тотчас прониклись восхищением перед ним. Мы встали на колени вдоль дороги, и он благословил нас белой рукой, на которой сверкал перстень.
Я втайне надеялась, что его присутствие изгонит темные силы; в то же время я боялась за Теоду, стоявшую рядом со мной: я была уверена, что епископ распознает грешницу даже среди толпы. Такова была моя истовая вера в служителей Божьих, которым я приписывала дар провиденья; долгие годы я приходила в смятение, оказавшись перед священником, убежденная, что он ясно читает в моей душе. Но епископ проследовал мимо, даже не взглянув на нас. Я подумала: наверное, он поступил так из жалости, хотя все знает.
Теода была моей крестной, Сидони — крестной Ромены, и когда эта последняя прошла обряд конфирмации, то стала в свой черед крестной Селесты.
Нас слегка пугала мысль о том, что мы предстанем перед князем церкви, сидевшим в центре клироса, перед алтарем. Позади нас двое детишек плакали, узнав, что он шлепнет их по щеке, «дабы научить терпеливо и смиренно переносить оскорбления, презрение и даже смерть».
— Да ничего дурного он вам не сделает, — утешали их родители.
Мы не очень боялись миропомазания, зная, что нам на лбу начертят крест миром, чей «елей означает кротость и силу благодати, а ладан — добрый пример, каковой надлежит подавать благоуханием нашей жизни».
Дети проходили вереницей, в сопровождении крестных отцов или матерей; мне опять стало страшно за Теоду. Но когда епископ возложил руки мне на голову, я почувствовала снизошедший на меня великий покой и уже ничего не боялась.
После церемонии мы пошли гулять по деревне. В этот день мы были королями и королевами Терруа. Нам потакали, дозволяли любые шалости. Теода купила для нас огромный кулек малиновых леденцов; сперва эти кругленькие пупырчатые конфетки приятно было сосать и перекатывать языком туда-сюда, но потом они начинали едко щипать нёбо. Мы развлекались тем, что бросали их на улицу из окна комнаты другим ребятишкам, нарочно медля, чтобы помучить их и посмотреть на их нетерпеливые, умоляющие мордашки.
В четыре часа мать сварила густой шоколад, измельчив ножом темную плитку; она великолепно готовила этот напиток, от которого веяло ароматом смолы и дымком очага. Затем мы все вместе отправились на прогулку по пологой дороге, ведущей к приюту отшельника возле часовни Божьей-Матери-в-Снегах.
Мы шли, то и дело пускаясь наперегонки, толкая на бегу матерей и теток, которые шествовали, деревянно выпрямившись, среди суматошной ребятни. И только подолы сборчатых юбок, чуть вздымаясь сзади при каждом шаге, выдавали ритм их поступи; не будь этих мерных всплесков темного сукна, можно было бы счесть, что они просто плывут по воздуху. Однако даже радостное настроение не помешало нам заметить, что мать озабочена.