Так это потому, мамочка, что вы, взрослые, никогда не замечаете самого важного. Вы слишком заняты своими скучными будничными делами.
Фон Браггеншнотт рассмеялся, заранее отметая любой вопрос, который я могла бы задать.
– Дети, – сказал он. – Все они ужасные фантазеры и лгунишки, разве нет?
– Действительно, – вежливо согласилась с ним мама.
Я почувствовала себя униженной, растоптанной, оскорбленной. Слова фон Браггеншнотта и мамы полоснули меня по сердцу словно острый нож. Значит, я фантазерка? И лгунишка?
– Думаю, мы с Тео не станем больше испытывать ваше терпение, – продолжила мама. – Вы были очень добры, мистер Боршт. Просто не знаю, как мой муж, я сама и наш музей сможем отблагодарить вас за вашу помощь.
– Мне доставило большое удовольствие помочь вам, мадам. – Он встал и поклонился, маслено поглядывая на маму. Я испытала шок. Два таких сильных удара по мозгам за каких-то десять минут – не слишком ли много? Этот лысый однорукий колбасник действительно собирается приударить за моей мамой?!
Пока они обменивались последними любезностями, я пыталась продумать план побега отсюда.
Наконец мама окончательно распрощалась и пошла к двери. Я, затаив дыхание, двинулась следом за ней.
Расстояние от стола до двери было всего ничего, несколько шагов, но мне показалось, что я прошагала целый километр. Каждое мгновение я ждала, что фон Браггеншнотт окликнет, вернет или задержит нас, но он молчал, и мы с мамой благополучно добрались до самой двери. Неужели немец действительно позволит нам уйти?
Мама уже положила ладонь на дверную ручку, и тут случилось то, чего я так опасалась.
– Мадам Трокмортон… – раздался голос фон Браггеншнотта.
– Да? – спросила мама, оборачиваясь.
– Примите мои поздравления – у вас удивительная дочь. Надеюсь, это путешествие окажется для нее очень… поучительным.
Мама улыбнулась, наклонила голову, открыла дверь и вышла наконец в коридор. Я вылетела следом, едва сдерживаясь, чтобы не побежать сломя голову прочь от этого жуткого кабинета.
Глава пятая. Куда теперь, погонщик ослика?
После того, как дверь кабинета закрылась за нашими с мамой спинами, мое сердце слегка замедлило свой бег, перешло с бешеной рыси на более спокойный галоп.
Итак, фон Браггеншнотт позволил нам уйти. Позволил мне уйти. Почему?
Вероятнее всего, по одной-единственной причине – немец хотел что-то получить от меня. Или рассчитывал, что я выведу его на то, что ему необходимо.
Ну хорошо, будем считать, что таких причин две. Когда я оказываюсь в опасности, с математикой у меня всегда становится не ахти.
Бинг ждал нас и выглядел непроницаемо спокойным, словно и не гонялся совсем недавно за проникшими в музей противниками. Я внимательно посмотрела на Бинга, пытаясь понять, имеет ли он представление о том, кто сидит сейчас в кабинете мсье Масперо.
– Мистер Бинг, – окликнула я его.
– Да, мисс Теодосия?
– Вы сегодня разговаривали с мсье Масперо?
– В последний раз это было утром, – наморщил лоб мистер Бинг, – когда мсье Масперо послал меня на вокзал, чтобы я встретил вас и отвез в отель.
По удивленному лицу мистера Бинга я догадалась, что он не понимает, почему я задала свой вопрос.
Или действительно не понимает, или он очень, очень хороший актер. Тут я перехватила мамин «особый» взгляд, после которого уже не рискнула приставать к мистеру Бингу с новыми вопросами. Оставалось лишь исподтишка рассматривать его, пока мы шли к выходу. Но как бы я ни выкручивала себе шею, под каким бы углом ни пыталась посмотреть на мистера Бинга, его долговязая неуклюжая фигура и гладко выбритое лицо ну никак не казались хоть сколько-нибудь зловещими.
– Теодосия, – неприятным жестким тоном спросила мама, – с тобой все в порядке?
Я перевела взгляд на маму, она недовольно смотрела на меня, подперев кулаками бока.
– Просто разминаю шею, – пояснила я. – Она у меня слегка перекрутилась после осмотра музея. Знаешь, некоторые статуи такие высокие, что приходится задирать голову.
Мама вздохнула, покачала головой и виновато улыбнулась Бингу.
– Если вы решили вернуться прямо в отель, я провожу вас, – улыбнулся он в ответ.
– Благодарю вас, это будет прекрасно, – ответила мама.
Когда мы вышли из музея, я принялась размышлять над тем, каким образом предупредить мистера Бинга о появлении фон Браггеншнотта, – это нужно было сделать так, чтобы не всполошить маму. Я так глубоко погрузилась в свои мысли, что заполнившую улицы толпу заметила только тогда, когда врезалась в какую-то женщину, с ног до головы закутанную в черное. Оглядевшись, я поняла, что демонстрация, которую я видела на вокзале, разрослась и захватила соседние улицы, включая ту, на которой находился музей. В моей голове эхом прозвучали сказанные Квиллингсом слова: «Хаос разжигает волнения на улицах».