Вся беда была в том, что толковых вопросов-то у меня и не нашлось. Слишком уж неожиданно и быстро всё произошло. Помялся и брякнул, как дурак:
— А что это вы в нашей больнице лежите, а не где-нибудь… — и замялся.
— Главврач у меня приятель, — кратко ответил Роальд Владимирович. — Я, если хвораю, обычно ему звоню.
Впоследствии, начиная с сончаса 4 января и вплоть до скоропостижной смерти Роальда Владимировича, которая случилась почти через двадцать с ришним лет, у нас было много разговоров. Он выделял меня из общей толпы «молодых-горячих-перспективных». За это я довольно быстро получил у коллектива его НИИ кличку «сынок». Одни передо мной становились каменно-официальными, другие откровенно побаивались быть естественными, а большинство держалось преувеличенно ровно, что означало — до поры до времени, парень, мы будем осторожными… и очень аккуратно заискивали.
Впрочем, не так уж и много людей их этого коллектива я знал. Институтская братия была удивительной — это я вам говорю совершенно откровенно, БЕЗО ВСЯКОЙ ИРОНИИ И ЗАДНИХ МЫСЛЕЙ. Специально выделил эти слова прописными буквами. Если бы печатал — ещё бы и жирным шрифтом не постеснялся бы…
…написал это и прослезился. Вот ведь, чёрт возьми — прослезился!!
Ах, какими мы были молодыми!
Особенно я — горделивый, яростный и упорный.
Преимуществ на новой работе было столько, что я раз и навсегда уверовал — я избран высшими силами.
Во-первых: корочки. Заветные красные корочки и все сопутствующие с ними льготы и привилегии. Ими можно было щеголять, пугать, обольщать и так далее. С определенного звания уже полагалось табельное оружие. Те, кто носил заветные корочки сотрудника КГБ в 70-80-е, согласятся со мной — это было что-то! А уж тем более в материальном смысле. В общем, раз и навсегда Сергей Солодов забыл о житейских проблемах, что очень радовало его вскоре появившуюся жену. Так сказать, хрупкая бабочка припорхнула на огонёк удостоверения и превратилась со временем, — как и водится, — в толстую гусеницу.
Нет, врать не буду, пришлось пожить с год в общаге для семейных — очень уж моей юной жене не хотелось жить ни с моими, ни со своими родителями. Но двухкомнатную квартиру мы получить успели. Вовремя родила моя Наташка, — ещё бы месяц проходила с пузиком — и пришлось бы лишний год ждать или соглашаться на однокомнатную. Это с ребёнком-то! Так что на фоне своих ровесников, кому предстояло торчать в очередях на жильё ещё лет по десять-пятнадцать, я выглядел «кум королю и солнцу сват».
Помню, как у Жорки на предыдущей его работе бы один старший научный сотрудник — типичный так называемый «технический интеллигент». Дитя эпохи! Типаж, нежно любимый советским кинематографом: невысокий, лысоватый, в очках, вечно в одном и том же сереньком пиджачке, типа «и в пир, и в мир, и в добрые люди». Получил он тринадцатиметровую комнатку в коммуналке году этак в семьдесят пятом. И прожил в ней с семьёй и сыном полные пятнадцать лет. Сын там и вырос, в каморочке этой — от нуля до половой зрелости. «Валера, а как же ты с женой любовью по ночам занимаешься?!» Молчит Валера, лишь виновато улыбается. Что поделаешь, ни он, ни жена профком и партком «на глотку» брать не умеют. И письма в разные инстанции не строчат… и вообще, милые спокойные люди. Этакие всепрощающие долготерпеливцы, Господи Иисусе! Только в атеистической стране живут и сами себя атеистами считают.
Будь моя воля — клонировал бы таких людей! Валера до полуночи на работе засиживается, — а что ему в этой комнатёшке размером с куриную задницу делать, где сын уроки учит, а жена подрубает на ручной швейной машинке «Подольск» простыни, штопает мужу и сыну носки и сериал «Тени исчезают в полдень» одним глазом смотрит? Но, заметьте, отродясь от них обоих не услышишь худого слова, а самое главное — просьб о прибавке к зарплате, выклянчивания премий и прочих нудных требований, которые ты всё равно выполнить не можешь, ибо над тобой тоже начальство есть, а над ним — свои тузы и короли. Настоящий коммунист Валера, чёрт возьми, которых в любой отрасли, жаль, было раз-два и обчёлся. Человек, так сказать, созданный безропотно тянуть лямку и на любую, даже дурацкую, инициативу начальства находить соответствующее оправдание, вроде, «ничего, это временные трудности».
Три месяца я курсы проходил, в общем-то, для низового звена, но интересные. В большинстве — азы психологии: как собеседника на откровенность вызвать, как — ха-ха! — от слежки уходить, как в толпе затеряться, как на конспиративные квартиры тайком просачиваться, как запоминать ключевые фразы из чужих разговоров. Это, как я понимаю, для всех начинающих кгбшников такие курсы. Они, между прочим, приподнимают тебя над простыми людьми. Чувствуешь себя пусть не Штирлицем, но, по крайней мере, майором Вихрем каким-то. Опять же, обучают с пистолетом обращаться, что для молодого ретивого аспиранта и вовсе кайф. На курсах самый разношерстный люд был… и все горделиво друг на друга, как на рыцарей тайного ордена смотрели. Щёки надуем, нос кверху — теперь мы бойцы невидимого фронта. Приобщены! Сразу сил прибавляется, и энтузиазма. Смешно сейчас вспоминать, а тогда здорово гордился. На это и рассчитывали те, кто когда-то эти курсы придумал. Умно, нечего сказать, умно.