А в мастерских было всё. В принципе, можно было «жигулёнка» изготовить. Вот только кузов и резину для колёс пришлось бы со стороны брать. Впрочем, такие мастерские при многих крупных институтах были не редкость. Вечный рассадник «левых» работ, десятирублёвых халтур и прочих прелестей рабочего класса. Правда, у других работали мастера своего дела, выпертые с основной работы за пьянку, а у нас контингент был покруче. Тоже не сахар, но Жорка умел с этими мужиками обращаться. Так что все наши заказы всегда в срок выполнялись, без исключений. Заказов, сами понимаете, не так уж и много было. Это после, когда до Установки дошли, прибавилось мастерским работы, а когда я пришёл, то ковырялись они в основном по мелочи. Стекло дули, кое-какие железяки точили, да в электронике ковырялись.
Впрочем, это слушать неинтересно. Интересно в этом всём жить и работать… однако об этом вам любой пенсионер скажет. Иной на одном заводе всю свою жизнь проторчит, а разговорится — до утра не переслушаешь. Так что не буду отвлекаться. Главное, Жорку я в наш НИИ притащил, чему и по сию пору несказанно рад.
Так я и работал, пока Роальд меня в теоретический отдел не сосватал, который, кстати, сам лично и возглавлял. К тому времени я уже начальником лаборатории был. Кое-какие научные задумки у меня шевелились, но по большому счёту тяготел я больше к теории. Преимущество работы в НИИ было в том, что самый большой отдел в нём назывался информационно-аналитическим. Работали там практически одни женщины и дело своё они знали — еженедельные сводки были такими, что только пальчики оближешь. Кстати, закрытая информация стекалась там в отдельное бюро, которое формально входило в отдел, но на самом деле существовало само по себе и даже располагалось в отдельном помещении. Некоторая информация миновала все инстанции и напрямую ложилась на стол Роальда. Это уже личный привет от хозяев — КГБшная сводка, плюс что-то из АН СССР. Наш внутриинститутский НТС — научно-технический совет — по средам эту информацию жевал и пережёвывал, выделяя необходимое. И это самое «выделение» размазывал по начальникам лабораторий и отделов, когда ломтями, а когда и тонким слоем. Честно говоря, до самого последнего момента я так и не мог уловить какой-то связи между тематиками. Естественно, все их мне и знать было не положено, но где напрямую, а где домыслами — спектр уловить я мог. Иногда даже досада брала — разберись-ка в этой мешанине направлений! Помнится, года четыре подряд всё так или иначе на биохимию было завязано, а потом резко пошли темы по самой, что ни на есть передовой квантовой механике, а биохимия отошла в прошлое. Ещё раз повторюсь — есть и плюсы. Поневоле энциклопедистом станешь с такой работой.
Итак, меня рекомендовали в теоретический отдел лично к Роальду. С этого, собственно, всё и началось.
Опущу проверки, собеседования и душеспасительные беседы. Всё это заняло три месяца, которые изрядно помотали мне нервы. Но родной КГБ наконец-то ещё раз убедился, что я нигде не болтал лишнего, а также не был, не состоял, не участвовал, не привлекался, а во время войны ни я, ни мои ближайшие родственники не были в плену или на оккупированной территории. Особо дотошным и особо молодым — это всё ответы на стандартные вопросы стандартной анкеты, которую любой советский гражданин заполнял не единожды в своей жизни.
Но вот я сижу в кабинете Роальда Владимировича за длинным Т-образным столом для совещаний. Дверь в комнату отдыха — святая святых директора нашего НИИ — открыта и слышно, как там мерно гудит импортный кондиционер. По слухам, там же есть и дверь в небольшую душевую с примыкающим зальчиком для импортных же тренажёров, если начальству после разминки будет благоугодно омыть тело. Роальд наливает мне в бокал благоухающий коньяк, — до краёв. За его спиной внушительная россыпь молчащих телефонных аппаратов с дисками номеронабирателей и без оных действует на нервы. Хозяин кабинета пододвигает ко мне початую коробку шоколадных конфет:
— Коньяк, конечно, бокалами не пьют, но тебе, Сергей, сейчас может понадобиться, — он берёт в руки знаменитую сталинскую трубку и крутит её пальцами. Это манера такая — сообщить новичку, что трубка именно сталинская, та самая, которую Иосиф Виссарионович курил незадолго до смерти, а потом крутить в руках. Гость, естественно, таращится на трубку и чаще всего никак не может о ней забыть, как загипнотизированный возвращаясь и возвращаясь к трубке взглядом. Гипноз какой-то, чёрт возьми! Нехитрый, но эффективный гипнотический приём.