Но и любопытство берёт. Просто разъедает всего насквозь! И потом… можно же и исхитриться… думал я. Быть владычицей морскою мне совсем не хотелось… но… хм… некоторые перспективы, понимаете ли, очень и очень впечатляли.
И стал я потихоньку вынюхивать, как там оно… и кто докуда добрёл в своих научных блужданиях. В мировом масштабе, разумеется. И привели меня эти поиски в Рим. И встретилась там нечестивая шестёрка тех, кто был в двух шагах от.
А после римской командировки я позвонил в приёмную президента и сказал, что мне необходима аудиенция, строго тет-а-тет. По важному вопросу. Долго колебался, между прочим.
«Ну, ладно, старый пень, получишь ты призрачное всемогущество.
И что? Мало ли в истории — ох, спасибо отцу за разговоры о ней! — разговоров о „счастье всем, каждому!“ Вся-то беда в том, что лично тебе-то не достанется в земной юдоли ни дополнительного здоровья, ни юности благой. Я к тому клоню, что нет и не будет возможности частичке общей системы изменить её — системы — основополагающие принципы. Константа гласит, к примеру, что отношение длины любой окружности к её диаметру, хоть тресни, но равна 3,1415926536… и так далее.
Вот и тебе суждено продолжать стареть, усыхать и когда-нибудь помереть — это закон.
Dixi.
А что, давайте спасём профессора Солодова? Давайте изменим естественный ход этих сложных часиков, тикающих почти четырнадцать миллиардов лет! Тем более что сделаем это локально, в одной жалкой точке Вселенной! Допустим, что это возможно, что теоретические выкладки лет через десять приведут к практическому механизму ordinationem — воспользуемся латынью, ведь мы в Ватикане. Притормозим или ускорим вращение крохотной шестерёнки в окружающем нас мире Большой Квантовой Физики… вторгнемся в святая святых мастерской Господа нашего и дерзкой рукой восстановим справедливость.
Увы, это будет уже другая Земля и другой Солодов».
Солодов поймал себя на мысли о том, что думает чересчур красивыми фразами. Как будто репетирует некую речь перед лекцией. К примеру, перед первокурсниками, среди которых даже в самые трудные годы всегда была пара-тройка симпатичных юных девиц. А хорошо бы встать на кафедре, выпятить грудь, распушить павлиньи перья и произнести эти «бла-а-род-ные» фразы правильно поставленным голосом опытного преподавателя. «И с чего бы это меня растащило на поучения?» — с неудовольствием подумал он. Уж чего-чего, а поучающих и праздно витийствующих он терпеть не мог всю свою жизнь. А тут — сам себя ловит на том, что начинает надувать щёки. Ведь если уж говорить откровенно, всё устраивает господина Солодова в его жизни, а коль скоро он сейчас и шагает по старому тоннелю, стараясь не спотыкаться на неровной поверхности, так это только потому, что сюда его привело давнее детское любопытство. Наверное, именно оно.
«Эти ребята уже сами на тысячу раз передумали то, о чём я тут мысленно распинаюсь», — сказал себе Солодов, чихнул и всё-таки споткнулся. Беспомощно взмахнув руками, он стал падать. Спасибо Векслеру — поддержал, не дал разбить колени.
— Почти пришли, Сергей, — сказал он. — В прошлый раз здесь Ашкенази чуть нос не расквасил, а когда вставал, наступил на собственные очки.
— С тех пор он носит оправу с цепочкой, — добавил кто-то сзади.
Сергей Иосифович представил себе взволнованного потного Ашкенази, с кривой ухмылкой поднимающегося с пыльного камня и старательно не замечающего скептических взглядов. Да… до такого Солодов даже в детстве не додумался — властелин мира, член могущественного Ордена подслеповато разглядывает собственную раздавленную оправу. Какой удар по пафосу, не говоря уж о самолюбии. Внезапно он понял, что тоже гордится собой и готов распушить перья, как индюк.
Ему сразу стало легче. Да, не спорим, есть чем гордиться — сам знаю. Но и посмотрите вокруг, дамы и господа! Нешто это то, о чём мечтали тираны и тиранчики, короли и королевы, президенты и премьер-министры? В носу от пыли чешется, стеарин от свечи обжёг правую руку и заляпал рукав пиджака, над ухом сопит старина Векслер, — астматик, со свистом вдыхающий из баллончика пахучий аэрозоль пятый раз за вечер. У Белуччо наверняка уже разболелась его спина, которую он повредил в позапрошлом году где-то в Альпах.
М-да… скинуть хотя бы годков двадцать! Шестьдесят с хвостиком — это уже не тот возраст, когда тянет на авантюры. Кроме научных, конечно. Ибо то, над чем сейчас в одиночку бился Солодов — это и есть научный авантюризм, лихая кавалерийская атака на тяжёлые танки. Весь фокус в том, что эта атака закончилась разгромом железных машин… неожиданно для атакующего. Впрочем, теперь-то Солодов твёрдо знает, что всадник был в этой атаке не один.