- Я его отпустила домой за документами. У него завтра комиссия,н сказала мне завотделением.
У меня с ней были славные шутливые отношения. Как бы не замечая своего жуткого вида - больничной пижамы, тапочек, бахил,н я в ее присутствии постоянно обозначал все признаки салонной галантности - вскакивал со стула, шаркал ножкой, кланялся. Ей это нравилось.
- А далеко живет наш Вацлав?
- Ох, далеко! На окраине.
- И что же, сам поехал или кто его забрал?
- Сам, сам. Он одинокий. Потихоньку, с палочкой, с палочкой.
- Вот что, мадам, Любовь, свет, Володимировна... позвонить бы мне по телефону, да не из автомата, а для тихой беседы, а?
- Во как! - Она кокетливо покачала головой.н Идите ко мне в кабинет. Ключ в двери. Запритесь изнутри.
Из больницы легко разговаривать даже с тем, кому не собрался позвонить месяцы, а то и годы.
- Я уж думала, ты совсем пропал. Может, думаю, зазнался или, может, эмигрировал. Или, думаю, влюбился...
- Что ты, что ты, дорогуша моя! Просто так получилось. Я сейчас из больницы звоню...
- Как? Что? Где?
- Да нет, все уже нормально...
Все! Мои ви'ны уже позабыты, и вроде уже должок за ней - она дома,
а я вот в больнице. Уважают в России болезнь.
- Кстати, о птичках... Что ты думаешь о теореме Ферма?
Трубка замолчала. Потом послышался легкий смешок... хмыканье.
- Ну, ну, продолжай.
- Ты не подумай чего плохого, я еще не свихнулся, скажи только - ты ведь работала в этом математическом издании, как оно называется? Ты еще там?
- Я давно не там. Ты мне, дорогуша, не звонил два года. Вот что... апельсинов я тебе привезу и что я о тебе думаю, скажу откровенно, а насчет Ферма... позвони Саше. Он в журнале работает, и он тебе скажет, что он думает о Ферма и что я думаю о Ферма. Целую. Пока.
Я позвонил Саше и произнес все положенные слова вежливости вроде: "Брось, старик, да знаю я тебя" или "Да надо плюнуть на все, сесть нам вдвоем и выпить водки с пельменями из картонной коробки". Когда я дошел до Ферма, трубка замолчала, как и в прошлый раз.
- Алло, ты здесь?
- Слушай, сколько твоему Вацлаву Ивановичу лет?
- Семьдесят, может, больше. Слепой старичок.
- Я все понимаю, но, знаешь, ты подальше от этого.
- В чем дело, Сашок? Ты можешь посмотреть эту тетрадку?
- Могу посмотреть. А могу и не смотреть. Говорю заранее - сумасшедший. Я это все десятки раз видел. Теорема Ферма в математике - это как перпетуум-мобиле в механике. Близко и понятно, как собственный локоть, но ведь не укусишь.
- Сашок, у него там какой-то совершенно новый подход. Там два простых допущения и... всех дел полчаса... а? Он, Сашок, и в гестапо сидел, и в лагере сидел.
- Ну, ладно. Потом, может, занесешь, и я тебе объясню. Только не давай ему моего телефона.
В дверь три раза стукнула Люба Владимировна:
- Это я, хозяйка, иду покурить.
Я повесил трубку.
В палате на моей койке лежала бухгалтерская книга с закладкой. Еще раз я поглядел на собаку Искру. Пасть была разинута, язык свесился набок. Искра улыбалась.
Двое моих сокамерников играли в шахматы. Трое остальных давали советы и страшно при этом матюгались. Потом все стали хватать фигуры руками и отталкивать друг друга. Потом вся партия просыпалась на пол, и мой сосед-храпун начал всех хватать за грудки, крича одинаково: "Ты играл за "Пищевик" или я играл?"
Я лег на спину поверх одеяла и попробовал читать доказательство сначала.
an +bn=cn; при n>2 an +bn=cn
Первые три страницы невероятно крупных букв и цифр прошли, как детектив. Потом я забуксовал, стал беспомощно отлистывать назад, рванулся через страницу вперед, и опять накатились сонливость и равнодушие. "А на хера мне с ним играть? - кричал храпун.н Он поля не видит в сраку, он пешки жрет - и п.....ц!" "Во, во! - говорил от окна Володя, которому шибануло глаз взорвавшимся кислородным баллоном.н Вот ты используй! Ты выиграй! Попробуй!" "Одна попробовала, да весь и сжевала". "Все, статус! - крикнул плешивый дядя Леша.н Развели, ё моё, экологию.
Я футбол буду слушать".н И он стал прилаживать наушники.
Вацлав Иванович появился перед ужином. "Ручаться не могу,н сказал я ему,н но, может быть, удастся показать вашу теорему. Я связался кое с кем". Чех не дрогнул. Даже, кажется, не вполне расслышал мое сообщение.
- Могу я попросить ту фотографию с тетрадки?
- Искру?
- Да, да, Искру.
Немного обиженный его равнодушием, я пошел в палату. Было тихо. Ругань дошла до точки, и теперь соседи, все обиженные, лежали молча, отвернувшись друг от друга. Я взял книгу и вышел. Вацлав ждал меня у распахнутой двери своей каморки. "ЗахОдите". Он снова подчеркнул букву "О". Мы уселись во вчерашнюю позицию - я на стуле, он на кровати. Я вложил в его руки бухгалтерскую книгу. Он вжикнул большим пальцем во всю толщину страниц, определяя - где фотография? Взял карточку и осторожно положил поверх гроссбуха. Несколько раз быстро пригладил усики. Только теперь я заметил, что он сильно взволнован: руки слегка тряслись, кожа на лице стала совсем пергаментной.
- Знаете, я сегодня заплутал в городе. Я почти три часа ехал домой. Обратно меня привез на машине сосед. Потому что мне стало нехорошо около двери.
- А что за срочность? Что за бумаги им вдруг понадобились?
- О, это не им. Это мне. Завтра комиссия. Они мне два раза' (он сделал ударение на последнем слоге), два раза' вже отказывали.
- В чем отказывали?
- Я хочу собачку.
Мы помолчали.
- Если бы это была Искра, то это как семья. Мы давно знаем друг друга. Но это невозможно, невероятно. Пусть другая собачка.
- Из питомника? Это специально, что ли - поводыри?
- Да, да. Они обучены. И потом у них есть душа. У всех. Я знаю.
- А почему вам могут отказать? Ведь вы же...н Я замялся.н Чего им надо?.. Надо еще хуже видеть, что ли?
- Да, да... тут и группа инвалидности, и еще, и еще... Большие интриги. Надо, с одной стороны, доказать, что ты абсолютно одинок и не имеешь ни средств, ни помощи, а с другой стороны,н что имеешь средства хорошо содержать собачку. Потому что ты стар и умрешь, а она еще перейдет к другому. Я жду уже два года, но там очередь, и много человек на одно место.