Запрещение перехода крестьян без всякой общей меры, само собою, силою вещей, превратило их в полных рабов.
И со своей стороны, члены высшего сословия, даже знатнейшие бояре, считались холопами Московских царей.
Вместо уважения к закону, связующим элементом государства было беспрекословное повиновение власти.
Но именно вследствие этого внешний порядок заступил место внутреннего.
Всемогущее правительство было бессильно против лихоимства, произвола и притеснений собственных чиновников. Закон безнаказанно обходился и правящими и подчиненными. Одна власть старалась идти наперекор другой, а правосудия нельзя было найти нигде. Беспорядок русского управления сделался общим местом…
Такое положение вещей не могло не отразиться на обществе. И в нем, вместо уважения к закону, искони господствовали крайности раболепства и своеволия»10.
Эти мысли Чичерин высказал более века назад в трехтомном сочинении «Курс государственной науки», и он был вынужденно лаконичен, поскольку ему важно было объяснить, что называется, на пальцах различия в отношении к праву в средневековой Западной Европе и России.
Понятно, что в наши дни взгляд историков на рассматриваемые им сюжеты существенно усложнился. Тем не менее, полагаю, что полемическая заостренность ряда формулировок Чичерина в контексте данной книги полезна.
Итак, создание и укрепление независимой России было невозможно без полной концентрации в руках государства всех человеческих ресурсов. Это вызвало закрепощение населения — сначала элит, а затем крестьянства, которое обеспечивало несение военной службы боярами и дворянством.
Тяжелейшая борьба за независимость, за достойное место в ряду других стран сформировала русский национальный характер и превратила Россию в одну из великих держав. Однако за это было заплачено дорогой ценой, в том числе потерей «чувства права и свободы».
Вместе с тем народ России нес в себе «семена высшего развития и сознание своего человеческого призвания», поэтому для его реализации народу потребовалась свобода; ощущение своего предназначения — вещь крайне важная.
Настало время, когда Россия стала настолько сильной, что закрепощение изжило себя, и начался обратный процесс — раскрепощения населения, увенчавшийся в 1861 г. освобождением крестьян. Однако психология, порожденная «способом создания государства», не могла вдруг бесследно исчезнуть из жизни страны. Она продолжала влиять на отношения людей и в новую эпоху.
Чичерин опубликовал приведенные выше строки в 1898 г.
Мы знаем, как прожила Россия XX век и пятую часть XXI в.
Поэтому позволю себе добавить — именно психологическое наследие прошлого во многом определило и определяет течение нашей истории вплоть до нынешних дней.
В сущности, моя книга — об этом.
Две ипостаси дворянства
А теперь попробуем вкратце раскрыть точку зрения Чичерина.
Крайне важной является его мысль о том, что в Европе, благодаря феодализму, у людей развивались «чувства чести, права и свободы», в то время как у нас владычество Орды, тирания Иоанна Грозного, всеобщее крепостничество и его эволюция утвердили «привычку к беспрекословному повиновению».
Здесь можно ждать недоуменного вопроса — а разве в России не было феодализма?
Не было — вопреки учебникам. Не было в качестве системы, которая на протяжении веков определяла многие сферы бытия жителей, как это было на Западе.
Можно говорить о зарождении элементов феодализма на рубеже XI–XII вв., которые в Северо-Восточной Руси были прерваны в XIII в. Иногда считают, что эти тенденции оживились в XIV — первой половине XV вв., однако эпоха Ивана III покончила с ними.
Вообще говоря, до 1917 г. ни один из русских историков, кроме Н. П. Павлова-Сильванского, никогда не говорил о феодализме в России. Его отсутствие часто считалось одним из фундаментальных отличий между Востоком и Западом Европы, наряду с католичеством, римским правом и т. д.
Феодализм «вдруг» появился в нашей истории после «Академического дела» 1929 г., когда был репрессирован цвет отечественной исторической мысли, те, кто не умер от голода в 1917–1920 гг. и не эмигрировал: С. Ф. Платонов, Н. П. Лихачев, М. К. Любавский, Ю. В. Готье, М. Д. Приселков и десятки других ученых.
Затем началось волевое внедрение в общественное сознание теории общественно- экономических формаций.