– Но ведь это же неправда!
– Да ну? – с удивлением в голосе откликается засранец. – Неправда до такой степени, что ты едва стояла на ногах от страха?
Я согласна с Теодором. Ганс пытался показать свою значимость в университете, достаточно удачно прибегнув к методу местного гопника.
Теодор продолжает ждать от меня ответ, но мне нечего ответить. В этой ситуации сводный прав.
– Потом появился я, потому что мне нужно было забрать кое-что из шкафчика, и спас тебя.
– Как героически, – фыркаю я, возвращаясь к работе.
Теодор делает еще один шаг и оказывается настолько близко, что дышит мне в затылок. Нависающий надо мной сводный заставляет все сжаться внутри в тугой узел. Словно меня посадили на американские горки, с которых нет выхода.
Именно так я ощущаю себя последние несколько дней, когда остаюсь с Теодором наедине. И, как мне кажется, конца и края этому нет.
– Ты очень невоспитанная, Bonbon, – произносит Теодор с насмешкой, будто пытается меня задеть.
– У тебя учусь, – отвечаю по-русски.
Но Теодор меня понимает. Он опирается одной рукой о спинку стула, а второй – о стол, тем самым нависая надо мной, как грозовая туча. Костяшки его пальцев покраснели на обеих руках, хотя бил он Ганса только одной. Рваное дыхание засранца застывает в паре сантиметров от моего уха. Я едва заметно сглатываю горькую слюну, стараясь сохранять невозмутимый вид.
Теодор хочет что-то сказать, но снизу доносятся голоса. Вернулись наши родители.
– Смотри не подведи меня, сестренка, – рычит он, а после, резко отстранившись, громко отвечает окликнувшему его отцу: – Ja, papa!
Напоследок Теодор кидает недовольный взгляд в мою сторону и тихо, практически бесшумно, снова роняет:
– Не подведи, сестренка.
Делать нечего. Либо мы заодно, либо он превратит мою жизнь в ад. Взгляд Теодора настолько прожег смертельным ядом, что мне стало не по себе. Даже мурашки выступили на коже.
Спустя полчаса меня окликает мама, крича с первого этажа, чтобы я ей помогла. Я, ничего не отвечая, откладываю наушники, выключаю музыку и направляюсь в коридор. Спускаюсь по лестнице в холл. Теодор, во все видимости, еще не выходил. Ну, или вышел и направился в гараж. Да мне все равно. Тяжело выдохнув, направляюсь в кухню, нацепив на себя лживую улыбку. Огромные бумажные пакеты заполнили всю столешницу.
– Давай, помоги мне, – говорит мама, засучив рукава.
Я медленно подхожу к столешнице и заглядываю в пакеты.
– Что это такое?
– Сегодня будет прекрасный ужин! – восклицает мама по-немецки. – Вольфганг отлучился по делам. Нам нужно запечь курицу в духовке и приготовить салат и мясной пирог!
– Куда же столько? – спрашиваю я.
– Как куда? Вольфганг и Теодор любят поесть. Поэтому еды в нашем доме будет всегда много!
«В нашем», – мысленно повторяю за мамой.
Но витать в своих мыслях мне приходится недолго. Потому что моя драгоценная мамочка возвращает меня на землю строгим вопросом:
– Ну и чего ты стоишь? Давай, разбирай пакеты!
Приготовив то, что хотела мама, я едва держусь на ногах. А мне еще, между прочим, делать огромный конспект, но, по всей видимости, дописать я его не успею. Мама просит меня накрыть на стол, и, если честно, мне кажется, что еды слишком много: запеченная курица с яблоками, греческий салат, мясной пирог, закуска из помидоров с чесноком… Раньше такое количество еды означало одно – мы что-то празднуем. Но нет, сейчас это обычный ужин, и, как выразилась мама, «мужчины должны плотно есть, чтобы были силы и дальше выдерживать нас двоих». Иронично, да?
Закончив со столовыми приборами и расстановкой блюд, я, уставшая, сажусь за стол. Мама серьезным тоном спрашивает:
– Эй, а помогать ты мне не собираешься?
Я закатываю глаза. Ссориться сегодня я не хочу, потому что и так был насыщенный день. Поэтому, поборов в себе внутреннего демона, который всеми силами просил остаться меня сидеть на стуле и не помогать маме, я все-таки встаю.
Мама разводит какую-то жидкость, она похожа на кисель или что-то вроде того. Я никогда не думала, что в Германии есть такое, всегда полагала, что фишка с разведением порошка существует только в России.
– Что это? – спрашиваю я, смотря на трехлитровый кувшин.
– Кисель, – отвечает она с удивлением.
– Понятно.
Я отношу эту махину на стол и облокачиваюсь рукой на один стул.
Дверь резко распахивается, и на пороге появляется Вольфганг.
– Привет, Лия! – восклицает он так, будто рад меня видеть.
Почему-то кажется, что он делает это исключительно ради приличия.
– Здрасте…
Вольфганг снимает куртку и вешает ее на вешалку в прихожей. Вытирает ноги о жесткий ковер и направляется в столовую. На Вольфганге зеленый пуловер, под которым виднеется белая рубашка.