– Ну что?
– Ищут…
– Да, сегодня поступил к нам Теодор Гюнтер. А вы кто ему?
– Я его невеста, – нагло вру я. – Его невеста, да.
Девушка заостряет на мне взгляд холодных карих глаз.
– Он в реанимации, – сообщает она.
Мои ноги подкашиваются.
– Как в реанимации? – спрашиваю я, ощущая, как слезы стекают по моим щекам.
Мария-Луиза мнет мне плечи, чтобы я расслабилась, но я не чувствую никакого расслабления. Только саднящую боль в груди.
– Что с ним?
– У него сильное сотрясение, осколочные ранения на лице и повреждена рука.
Все как в тумане. Я уже не вижу людей. Не слышу их голоса. Звуки приглушаются, словно меня поместили в вакуум. Я слышу, как стучит мое сердце.
Тук-тук. Срываюсь с места налево, практически расталкивая людей.
Тук-тук. Открываю дверь, которая ведет в больничное крыло.
Тук-тук. Бегу по белому коридору к лифту, едва ориентируясь по указателям.
Тук-тук. Едва не переворачиваю тележку с белыми полотенцами, одноразовыми приборами и чем-то еще, которую везет медсестра. Кажется, я что-то машинально ей говорю и бегу дальше. Все движения такие замедленные… словно меня тут нет. Будто я немой зритель…
Тук-тук. Останавливаюсь в конце коридора и смотрю на указатели. Реанимация – четвертый этаж. Оборачиваюсь и вижу, что за мной бегут Мария-Луиза, мама и Вольфганг.
Тук-тук. Срываюсь с места, бегу к пожарной лестнице, толкаю тяжелую дверь и через ступеньку поднимаюсь на четвертый этаж. Становится труднее дышать. Воздуха не хватает в легких…
Добравшись до нужного этажа, я врываюсь в белый коридор и вновь пытаюсь сообразить, куда мне идти дальше. Наверное, было бы разумнее подождать всех и найти зону ожидания, потому что вряд ли нас пустят в палату. Но я не могу… Мне кажется, что каждая секунда сейчас на счету. Бегу просто вперед. Наверняка там, в следующем холле, есть ресепшен.
Добежав до него, я останавливаюсь. Слева, около автомата с кофе, сидит Ганс. Он поднимается при виде меня. Его белая футболка в крови. Руки в крови… Мое сердце пропускает удар.
– Что с Теодором? – спрашиваю я, пытаясь отдышаться.
– Он в реанимации, – спокойно отвечает он.
Я оглядываю вновь Ганса с ног до головы. Он выглядит обеспокоенным. На нем кожаная куртка, узкие джинсы. И окровавленная футболка.
– Что произошло? – подхожу к нему, сложив руки на груди.
Ганс нервно сглатывает.
– Для начала – привет.
– Привет, – на автомате говорю я.
– Я не знаю, что произошло с Теодором. Я нашел его на шоссе. Без сознания, лежащим на мокром асфальте.
Позади слышатся голоса. Мария-Луиза, мама и Вольфганг подбегают ко мне, и отец Тео делает два шага вперед. Хочет пожать руку Гансу, но видит его окровавленные руки. Мария-Луиза вздрагивает.
– Расскажи все, что ты знаешь, – требует Вольфганг. – Пожалуйста…
Ганс переминается с ноги на ногу. Опускает глаза в пол, тяжело выдыхает и, подняв глаза вновь, произносит:
– Я тут ни при чем!
– Мы тебе верим, – по-доброму говорит Вольфганг. – Мы верим. Просто расскажи, что произошло.
– Я ехал домой из пригорода. Ехал, слушая музыку, по шоссе мимо городского кладбища.
Мое сердце в который раз пропускает удар. Чем дольше Ганс говорит, тем сильнее ощущаю дрожь в коленях от страха, который заполняет меня всю.
– Машин совершенно не было, и вдруг слева пролетела какая-то тачка. Белая такая, на полной скорости. Она летела так, будто бы от кого-то удирает.
Ганс вновь тяжело вздыхает.
– Когда подъезжал к съезду на главную дорогу, ведущую в город, я увидел сбитого мотоциклиста. Естественно, я остановил машину и вышел посмотреть.
– То есть Теодора кто-то сбил? – холодно спрашивает Вольфганг.
Мама закрывает рот руками, чтобы, по всей видимости, не издать никакого звука. Мария-Луиза тихо охает, а я уже не вижу Ганса из-за переполняющих глаза слез.
– Да. Я думаю, что это так. Я подошел к нему, проверил пульс. Он прощупывался…
Ганс говорит все это с тяжестью на сердце. Это чувствуется по его интонации.
– Я попытался привести его в чувство, но не получилось. Кровь, которая струилась из-под расстегнутой куртки, насторожила меня, и… я отвез его в больницу. Она была недалеко.
– Почему ты не вызвал скорую? – интересуется Мария-Луиза, сложив руки на груди.
Ганс впервые в жизни смотрит на свою сводную сестру грустными глазами. Я всегда думала, что он – отбросок жизни. Хамоватый бритоголовый пацан, который не видит границы между добром и злом… Но что-то мне теперь подсказывает, что он совершенно другой.