— Ich liebe dich, Junge*(Я люблю тебя сынок…) — шепчет отец.
— Ich liebe dich, Papa*(Я тоже люблю тебя, отец…)
Дождь тарабанил по зонту. Мы стояли так долго, что мне казалось, прошла целая вечность.
— Поехали домой?
Я разрываю наши объятия. Смотрю отцу в глаза.
— Мне нужно все обдумать.
— Ладно, как скажешь, — отпускает меня отец, и в его словах есть что-то теплое и нужное.
Смотрю на могилу матери. Делаю глоток виски.
— Будь аккуратен на дороге. Нельзя сейчас ехать.
— Я в норме, — отстраненно отзываюсь, медленно погружаясь в свои мысли. Отец оставляет меня наедине, бросая в спину то, что позвонит завтра. И удаляется прочь.
А я остаюсь стоять под дождем, чувствуя себя разбито и ничтожно. Мне нужно время, чтобы прийти в себя. Нужны силы, чтобы двигаться дальше с той правдой, которую я узнал. Или, быть может, только начинаю узнавать. Это сложно, но я смогу.
Ради себя.
Ради светлой памяти о маме.
Ради отца.
И даже ради Лии…
Глава 25. Лия
Весь вечер я проплакала в подушку. Не описать словами, насколько больно мне было слышать ужасные слова от Теодора. Мне чудилось, что его интонация до сих пор в моей голове. Мама выпроводила Славу за порог, но я слышала, что он обещал зайти попозже. Как же… Опомнился тогда, когда потерял меня навсегда, а я… Приобрела новое счастье. В этом и заключается жизнь? Вечно вставать перед сложным выбором на распутье двух дорог: привычное прошлое или туманное настоящее?
Мама рассказала мне, что знает о наших отношениях с Теодором. Она не будет препятствовать, но сейчас у меня слишком тяжело на душе, чтобы понять, говорил ли Тео правду о маме или это чья-то злая шутка. Во второе мне хочется верить больше, чем в первое. Ребенку никогда не скрыть ничего от мамы. Ее материнское сердце чувствует за милю беду.
Когда время было ближе к восьми вечера, я услышала, что приехал Вольфганг. Он заглушил мотор машины и долго еще сидел в ней. Потом вышел, но Теодора с ним рядом не было. Мое сердце запаниковало. Где он? Вольфганг его не нашел? На звонки сводный не отвечает, наверное, выключил телефон. Я пыталась ему дозвониться полчаса назад, когда истерика остыла, но в трубке не было ответа. Прислушиваясь к звукам, я услышала, как Вольфганг поднялся к себе в комнату. Как назло, в горле пересохло, поэтому я тихо вышла из своей комнаты. Дверь в комнату сводного была приоткрыта. Тихо ступая по полу, я медленно подошла к ней. Легонько толкнув дверь вперед, комнату озарил тусклый свет от коридорных бра. На заправленной кровати лежали тетрадки. Видимо, о них говорила мама в разговоре ранее. Тетрадки, в которые писала мысли мама Тео, что умерла от сердечного приступа. На кончике языка отчетливо чувствовалась горечь потери родного человека. Я даже не представляю, каково сейчас Теодору? Насколько ему больно…
В конце коридора послышался тихий плач мамы. Я медленно шла к лестнице, но разговор доносящийся из комнаты меня привлек. Осторожно подойдя к стене, я задержала дыхание и начала слушать.
— Ты не виновата, Ань, — говорил Вольфганг так нежно, что у меня свело скулы. — Ты не виновата…
— Я… я все испортила… — тихо хныкала мама. — Из-за меня… Тео ушел.
— Он вернется, — ответил ей мужчина. — Побесится и вернется.
Мама тихо взвыла.
— Теодор не знал правды, я никак не решался ему сказать… А теперь, когда он знает ее… Пускай не при самых лучших обстоятельствах… Ему просто нужно осознать, что это была последняя воля Нины.
Нина. Мама упомянула, что так звали маму Теодора…
— Я не знаю, простит ли он меня…
— Эй, послушай меня, — тихо произнес Вольфганг, что мне пришлось прислушиваться. — Ты не разбивала нашу семью. Слышишь? Ты совершенно не виновата в том, что Анна умерла именно в тот момент, когда ты пришла ее навестить из чистых побуждений, потому что знала, как болит ее материнское сердце за Тео. — Вольфганг замолк на секунду, а после тихо вздохнул и продолжил. — Помнишь, что сказала Нина? Помоги Теодору объяснить, что такое настоящая материнская любовь… Но я никогда не хотела становиться для него мамой…
— Знаю, — с горечью в голосе отвечает мужчина. — Знаю. Но… ты все равно пыталась быть лучшей женщиной для него. Ты делала всё возможное, и… один черт знает, как бы он повел себя, будь мы уже в браке.
Мама снова тихо завыла. Сердце обливалось кровью от раскаяния мамы. Я не до конца понимала, что именно пытался объяснить ей Вольфганг. Не совсем понимала, что произошло тогда, когда умерла мама Тео… Но я слышала, что Вольфганг говорит от чистого сердца. Он пытался утешить маму, дать ей понять, что это не его вина.