Ганс переминался с ноги на ногу. Он опустил глаза в пол, тяжело выдохнул из себя и, подняв глаза вновь, произнес:
— Я тут ни при чем!
— Мы тебе верим, — по-доброму сказал Вольфганг. — Мы верим. Просто расскажи, что произошло.
— Я ехал домой из пригорода, — начал говорить Ганс. — Ехал себе и слушал музыку. Это было на шоссе около городского кладбища.
Мое сердце пропустило один удар. Чем четче Ганнс говорил слова, тем сильнее ощущала дрожь в коленях от страха, который заполнял меня всю.
— На повороте, который ведет уже на основную дорогу к городу, я услышал резкий звук, похожий на тормоза шин. Но не придал никакого значения, поехал дальше. Машин совершенно не было, и слева пролетела какая-то тачка. Белая такая, на полной скорости. Она летела так, будто бы от кого-то убегает. — Ганс вновь тяжело вздохнул. — Когда я подъезжал уже к тому перекрестку, я увидел сбитого мотоциклиста. Естественно, я остановил машину и вышел из нее…
— То есть, Теодора кто-то сбил? — холодно спрашивает Вольфганг. Мама закрывает рот руками, чтобы, по-всей видимости, не издать никакого звука. Мария-Луиза тихо охает, а я уже не вижу образ Ганса из-за струящихся слез из глаз.
— Да. Я думаю, что это так. Я подошел к нему, проверил пульс. Он прощупывался…
Ганс произносил все слова с тяжестью на сердце. Это чувствовалось по интонации.
— Я попытался привести его в чувства, но не получилось. Кровь, которая струилась из-под расстегнутой куртки, насторожила меня, и я отвез его в больницу. Она была недалеко же.
— Почему ты не вызвал скорую? — поинтересовалась Мария-Луиза, сложив руки на груди. Ганс впервые в жизни смотрел на свою сестру грустными глазами. Я всегда думала, что Ганс — отбросок жизни. Хамоватый бритоголовый пацан, который не видит границы между добром и злом… Но что-то мне подсказывает, что он совершенно другой.
— Потому что я побоялся, что подумают, будто бы я его сбил…
Раскаяние прозвучало настолько искренней, что я не смогла сдержать нахлынувших слез из глаз. Мария-Луиза подошла ко мне и крепко обняла за плечи.
— Я закинул его в машину на переднее сиденье. И повез на полной скорости в больницу.
— Ладно, спасибо, Ганс. Ты большой молодец, что не бросил Теодора в беде, — подойдя к парню, Вольфганг пожал его окровавленную руку. Сильно.
— Вот его вещи, — сказал он, указывая на темную сумку, которая стояла в дальнем углу рекреации.
— Девочки, я пойду поговорю с врачом, если мне удастся его найти, а вы никуда не уходите.
— Хорошо, Вульф, — отозвалась Анна и, обхватив себя руками, провожала его взглядом.
Я понимала, что истерика накатывает волнами. И не смогла сдержать больше боль, которая рвалась наружу. Я начала падать на пол. Мария-Луиза перепугалась, что мне плохо, и успела подхватить.
— Давай сядем, — сказала она, ведя меня к дивану.
Я закрывала глаза руками. Просто машинально закрыла глаза. Словно я вновь оказалась в детстве, закрываю глаза, и меня никто не видит. И я не вижу этот жестокий мир. Если бы было бы все так просто, то и жизнь казалась бы легче.
Ганнс что-то еще говорил, но я не слышала, что именно. Я думала только о Тео… Только о его благополучии. Только о том, чтобы с ним все было хорошо…
Вольфганг вернулся спустя несколько минут. Мы все с замиранием сердца смотрели на него.
— Теодора прооперировали, — сказал он.
— Как? — воскликнула мама. — Внизу же нам сказали…
— Сейчас придет врач и все сам объяснит…
Буквально через пару секунд появился врач, который сунул руки в карманы халата и поздоровался со всеми.
— Теодор сейчас в тяжелом, но стабильном состоянии, — твердо заверил он, а я почувствовала, как колет под ребрами иголками. — С ним все будет хорошо. У него молодой организм, и он выберется.
— Почему его прооперировали? — спросила я заплаканным голосом. — Что с ним на самом деле?
— Ну, не считая того, что у него сильное сотрясение мозга, которое могло бы стать исходным, не будь на нем защитного шлема… При осмотре мы нашли колотую рану, достаточно глубокую. Скорее всего, Теодор в момент падения обо что-то уперся на разбитом мотоцикле. А от силы броска его откинуло назад. Собственно, появилась глубокая и очень опасная рана, которую пришлось промывать и зашивать.
Я начала тихо хныкать. Наверняка врачам каждый день приходится видеть такое. Я даже не представляю, насколько они хладнокровны в этот момент. Насколько умело приглушают человеческие чувства, лишь бы профессионально донести информацию до родственников. Насколько они искусные психологи…