Выбрать главу

«Ведь вы необыкновенный человек», – заявляет Зинаида Федоровна «неизвестному человеку», отправляясь с ним делать его скитальческую судьбу. Но «необыкновенный человек» не оправдывает возлагаемых на него надежд. Владимир Иванович не только инвалид, уставший, немощный духом, не только сам «не в силах идти и вести за собой других»: он не может даже указать своей спутнице, что ей делать, во что веровать. Оказывается, что Зинаида Федоровна имеет дело с человеком, зараженным «обывательскими» настроениями, охваченным жаждой «обыкновенной» жизни. История постепенного разочарования в его «талантах» и составляет «конец» самой Зинаиды Федоровны.

Ее «конец» – пример душевных драм несколько иного типа, чем перечисленные выше, чем повествования о Коврине, профессоре Иванове, «неизвестном человеке». Эти драмы более пассивного характера: здесь катастрофа «подрезанных крыльев», банкротства «усталых душ» наблюдаются, так сказать, больше со стороны; мотив разочарования в собственных способностях и дарованиях не является решающим и доминирующим. Как на пример «драм» этого типа можно указать также судьбу Кати в «Скучной истории» или Нины в «Чайке».

Драмами обоих типов Чехов с одинаковым успехом пользуется для своей главной художественной цели, – для раскрытия основной темы своего индивидуалистического миросозерцания.

Мы имеем полное право говорить о миросозерцании самого автора, а не только о миросозерцании отдельных героев его рассказов. Выбирая своих героев из различных общественных кругов и в то же время заставляя их в минуты исповеднических порывов выражаться одним и тем же языком, излагать одни и те же мысли, Чехов тем самым изобличает, что за спинами его героев присутствует он сам н в известных случаях их устами раскрывает свое profession de foi.

Это profession de foi мы назвали бы «аристократическим»; спешим оговориться, что имеем здесь в виду аристократизм духовный. Действительно, в мировоззрении Чехова, – как явствует из вышесказанного, – даны составные элементы того понятия, которое известно под термином «аристократ духа», даны именно: культ «талантливой» жизни, культ «необыкновенных» душевных способностей как первый член символа веры, резко отрицательное отношение к «толпе», к «обыкновенным людям», людям – посредственным, нормальным, рядовым[6].

Выяснивши, таким образом, отправную точку чеховского мировоззрения, мы должны теперь поставить вопрос: какова социологическая ценность этого мировоззрения. Какие «материальные» интересы, интересы какой общественной единицы покрываются чеховским культом «талантливой жизни». Во вступительных строках нашей статьи мы называли уже имя этой общественной единицы; определим теперь ближайшие звенья, прикрепляющие чеховский идеал к определенной реальной подпочве.

Культ талантов, провозглашенный Чеховым, есть не что иное как культ профессиональных способностей «интеллигентного пролетариата», то есть способностей, на которых зиждется благополучие названной общественной группы в ее борьбе за существование.

Здесь необходимо оговориться: говоря о групповых способностях, мы имеем в виду способности обще-групповые, а не способности, присущие отдельным ячейкам, из которых группа состоит. Тенденции узкой специализации, ячеечного профессионализма находят в лице Чехова убежденного противника.

Чехов категорически высказался по данному поводу, например, устами профессора в «Скучной истории». Профессор делает характеристику своего прозектора: «Работает он (прозектор) с утра до ночи, читает массу, отлично понимает прочитанное – и в этом отношении он не человек, а золото; в остальном же прочем это ломовой конь или, как иначе говорят, ученый тупица». Характерные черты ломового коня, отличающие его от таланта, таковы: кругозор его тесен и резко ограничен специальностью; вне своей специальности он наивен как ребенок. Об отношении Чехова к узкой специальности свидетельствует красноречиво целая галлерея художественных типов «людей в футляре». Подняться выше «футляра», выше «кругозора», ограниченного специальностью, выше «ячейки» – вот к чему приглашает Чехов своих читателей. Но было бы весьма крупною ошибкой отсюда заключать, что Чехов проповедовал отречение от всяких форм интеллигентного профессионализма. Подняться над кругозором узкой специализации – не значит еще совершать подъем к таким высям, за которыми развертывались бы особенно широкие горизонты, не значит еще отказаться от своей групповой обособленности и усвоить мировоззрение наиболее прогрессивного и жизнеспособного из общественных слоев. Проповедовалось лишь отрешение от старых форм интеллигентного профессионализма и замена их новыми.

вернуться

6

Одним из наиболее красноречивых документов, оттеняющих чеховский аристократизм духа, следует признать известные реплики художника в «Доме с мезонином». Художник характеризует современное человечество как собрание «самых хищных и самых нечистоплотных животных»; по его убеждению, все клонится к тому, чтобы «человечество в своем большинстве выродилось и утеряло навсегда всякую жизнеспособность». Единственное исключение – это ученые, писатели, художники: только они настоящие люди, носители» вечных и общих» начал. Положение их среди современного общества трагическое: при таких (очерченных выше) условиях жизнь художника не имеет смысла, и чем он талантливее, тем страннее и непонятнее его роль, так как на поверку выходит, что работает он для забавы хищного нечистоплотного животного. Талантливые люди обречены на тоску полнейшего одиночества и безысходно-пессимистические настроения.

полную версию книги