— В чём же заключается болезнь? Наоборот! — возразил я Малышу.
— Всё дело в том, что свойство человеческого мозга «монтировать» оказалось не таким уж безобидным. Принцип «вырезания и выкидывания» времени по закону сюжета, оказался порочным не только из-за удобства обожествления разных героев и вождей. Вырезание и выкидывание отравляет человеческий мозг ленью, тянет в накатанную колею готовых программ, решений, туда, где всё знакомо и не надо думать и человек даже становится умственным инвалидом.
— Всё это очень интересно, — не выдержал Камень, — но мы не об этом начинали разговор.
— Тебя интересует, — усмехнулся Малыш, — почему ИКР «Танечка», как вы её называете, такая тупая. Почему она верит тому, что говорит Крокус, и не верит тебе? — Малыш с укоризной покачал головой, — количество обернулось качеством. Как нам не неприятно — это уже живой человек, а не игрушка. Бедная женщина была до глубины души потрясена «попугайским» ктро-шоном, который был, наверно, на Крокусе, — Малыш кивнул в мою сторону, — вот и сейчас он нарядился в этот ктро-шон. Глянь, как горят и переливаются на нём все цвета радуги. Глаз не оторвать. А ты выглядишь примерно так, как в её времена одевался нищий… Вот она и рассудила с позиции своего столетия: кому верить, кому — нет.
— Оригинальная ситуация! — я с удовольствием прокомментировал вывод Малыша.
— Подключай её антипод через двадцать четыре часа. Пусть гуляет по всему полётному комплексу. Не «так» скучно будет лететь, — в тон мне ответил Малыш, — всё! Совещание окончено.
Космос — это объективность символических форм. Дорога в Космосе к другим мирам открылась человеку только посредством формы. Именно в этом и состояла функция формы, что, как только существование обретало форму — человек переживал её в качестве объективной, даже, математической формулы.
Сначала она вела себя хорошо, но через пару недель ей всё смертельно надоело. В первую очередь я и Камень. С Малышом она вела себя весьма деликатно, нас же, за глаза, называла не иначе, как «придурью огородной». В конце концов, на очередном полётном совещании она спела нам песенку примерно следующего содержания:
Закончив петь, она вежливо попросила нас отдать ей одного «Дракона» и отправить её в сторону Земли. Мы ей вежливо отказали. Тут она не выдержала, закричала и заплакала:
— Уже заканчивается 37-й век! Семнадцать столетий я лечу прочь от Земли… Я больше не могу! Не могу! Не могу!
Потом она нам устроила второе отделение концерта с такой экспрессией, что я не помню, как очутился в своём кубрике.
Главный бортовой компьютер конечно «нажаловался», то есть, он передал репортаж на Юпитер-8, те похохотали и передали дальше. В итоге мы получили замечание из Центра Планирования Полётов, и просьбу: «вести себя поспокойней».
Конечным результатом всего этого стало то, что на следующем полётном совещании Малыш пригрозил посадить весь экипаж на карантин — если не успокоимся.
— Я понимаю, мальчики, — сказала на том совещании Татьяна, — что больше никогда не увижу Землю… Вероятно, таков уж сюжет моего существования в вашем мире. Понять и оценить: плох ваш мир или хорош — я не могу… Но вы молодцы! Вы научились воскрешать умерших по каким-то оставленным нами в Космосе или на Земле следам. Ведь я себя понимаю, и я чувствую свою душу, не только «раскрывая прошлое», то есть разглядывая себя как мёртвую, умершую когда-то в двадцать первом веке… Нет! Я даже не боюсь, что во мне что-то «сгорит» и я, неожиданно, снова умру. Незачем мне тогда было бы принимать на себя «риск веры», что я человек… Раз вы это сделали — значит у меня есть надежда на будущее… И я пришла из прошлого, потому что вам это оказалось нужным, потому что вам было плохо, вам понадобилась моя любовь, моя память о Земле, моя нежность, теплота женщины. Что бы ни происходило, я всё равно буду любить вас. Вы — это последнее, что связывает меня с Землёй.