Выбрать главу

Вскоре снова вернулся и раздвинул шторы, и открыл окно. Безрассудно, он взял со столика бутылку шампанского, сделал глоток из горлышка, поморщился, пошёл в туалет и стал лить шампанское в унитаз, и смотреть, как оно пенится. Потом ушёл на кухню, выбросил, пустую бутылку в помойное ведро, туда же вытряхнул окурки из пепельницы и объедки с блюда. Вымыл посуду и пепельницу, но чувство какой-то неразберихи в душе осталось.

Тогда он открыл холодильник и достал от туда бутылку водки, банку маринованных огурцов… Посмотрел на бутылку, на огурцы, подумал и убрал, то и другое назад, в холодильник. Пошёл в ванную и включил душ.

Он уже стоял под душем минут десять: вымыл с шампунем голову, а потом, пробовал разную воду: то совсем холодную, то потеплее, но ничего и не мог понять.

Такая подлость! Обнимал ли он её? Или, наоборот, он её всё время отталкивал? Держал за груди. А вот ладони её, отвратительно, всё это время были на его ягодицах! Это точно.

Столь откровенным и ненавистным показалось теперь это место для её рук… что врождённое внутреннее ощущение гармонии и симметрии, которое он настойчиво предполагал понимать морально и жизненно, воплощая его внутри себя, и при помощи энтузиазма, доводя до совершенного понимания — пукнуло.

Что же ему нужно всё-таки сделать?

Наконец он выключил воду, вытерся полотенцем.

Одеваться он не стал, а взял и вытряхнул из гранёного стакана, что стоял на ванной полочке под зеркалом, зубные щётки и вымыл этот стакан с мылом. Взял с той же полочки флакон одеколона и вылил всё его содержимое в стакан. Получилось больше чем полстакана.

Он добавил ещё на два пальца холодной воды и размешал всё ручкой зубной щётки — жидкость в стакане побелела.

Обнажённый, он прошёл в спальню и там, в два приёма выпил разведённый одеколон, закусывая шоколадными конфетами.

От шоколада распластался по кровати.

Пока лежал — вспомнил, как Галкин ему рассказывал, что поводом, но не прямой причиной написания картины «Смерть и симметрия любви» послужил случай произошедший в Нью-Йорке тридцать пять лет назад.

Летом 1968 года тогдашний мэр Нью-Йорка Джон Линдси объявил об открытии фестиваля монументальной скульптуры и предложил ведущим художникам выставить свои работы. При всей своей внешней простоте — идея утончённая.

Класу Ольденбургу достался участок в Центральном парке, как раз за художественным музеем Метрополитен. Он вырыл «могилу», а затем, вновь закопал её, объявив, что это и есть его произведение искусства.

Выкопал, закопал. Сплошная симметрия: «Я называю прекрасным вне меня всё, что содержит в себе то, от чего пробуждается в моём уме идея отношений, а прекрасным для меня — всё, что побуждает во мне эту идею».

Сиверин сходил, почистил зубы, надел свежее бельё, новую рубашку с галстуком и совсем другой, не серый, а светло-коричневый костюм, и вышел на улицу.

Так же как вчера днём, а потом вечером и ночью — погода стояла великолепная. Он прогулялся по Советскому проспекту и скоро заметил за собой слежку.

Осторожное следование за ним.

Незабываемые мгновения откровенности!

Зачем ей красться — было бы естественней, если бы она свободно пошла навстречу, это только он должен скрываться от своей убийцы, впрочем, неудивительно, что теперь их обоих заразила конспирация. Её регулярно приглашают на беседы в прокуратуру, а он… Он сделал изящный манёвр и возле магазина «Лакомка» прошёл мимо неё в притирку, и рыгнул одеколоном ей прямо в лицо. Затем он прошёл перекрёсток, автобусную остановку и зашёл в туалет.

Но она дождалась.

— Здравствуй?

— Здравствуй, Таня.

— Поговорим?

— Я как раз, сегодня, выделил себе полтора часа на прогулку и разговоры.

— Вот и хорошо. Пошли в городской сад. Посидим там настойчиво и уединённо, на какой-нибудь лавочке.

— Тебе что-нибудь сразу купить? — Сиверин перевёл взгляд с неё на ларьки, — пива? Пепси-колы? Презервативов?

— Думаешь, в этом есть что-то значительное? Скорее голое… я не предохраняюсь. И, потом, я не знаю, что к твоим покупкам, потом, ещё придётся прибавлять: твои поцелуи, или твои оскорбления. Я плохо разбираюсь в этой, в твоей, идиотской изысканности.

— Извини. Ты сегодня какая-то беспокойная, взбудораженная… у тебя случайно не ангина?