Жаль. Как хорошо все начиналось.
Я встала из-за стола, и Колин, настоящий джентльмен, моментально подскочил ко мне, чтобы отодвинуть стул, а потом поставить его обратно. Улыбнувшись, он положил руку мне на талию и чуть подтолкнул. По спине у меня побежали мурашки — не знаю уж, от волнения (ведь он такой красавец) или от облегчения (слишком он меня поразил своими рассуждениями про женщин). Тряхнув головой, я велела себе успокоиться. Я ведь вижу его первый и последний раз. Пусть он и обаятельный, однако полюбить меня такой, какая я есть, он не сумеет никогда.
Пока мы молча шли к выходу и Колин обнимал меня за талию, я на секунду задумалась, что же со мной не так. Наверное, я отчасти верила, что смогу очаровать Колина, а потом сказать ему правду — что на самом деле я гораздо умнее, чем пытаюсь казаться. Но это же глупо, да? Потому что если парню (симпатичному, веселому, преуспевающему) нравятся глупые блондинки, женщины вроде меня настоящей его точно не привлекают.
Я не должна впадать в отчаяние. Колин все-таки оказался слишком примитивным. И большую часть вечера пялился на мою грудь. Нет, он совсем не мужчина моей мечты. И все же... какая-то часть меня не хотела с ним расставаться.
Зачем грустить и расстраиваться, если он мне не нужен? Но я расстроилась.
Когда мы вышли из ресторана, Колин, неожиданно наклонившись, нежно поцеловал меня в губы — я и ахнуть не успела. Трогательно. Я сто лет ни с кем не целовалась, даже признаться страшно. И Колин все-таки не Питер, вот что главное. Поэтому я ответила на поцелуй и позволила себе раствориться в его объятиях, а он прижал меня крепче к себе, лаская другой рукой мою шею.
Наконец он меня отпустил.
— Пойдем ко мне? — тихо спросил он, нежно перебирая пальцами мои волосы. — Тут рядом.
Я сделала глубокий вдох и закрыла глаза, прокручивая в голове причины для отказа.
— Хорошо, — тихо ответила я.
Губы все еще горели. Колин, улыбнувшись, снова уставился на мою грудь — и я поняла, что никуда не пойду. Никуда и ни за что. Мотнув головой, я отступила на шаг.
— То есть нет. Извини, я не могу.
У Колина вытянулось лицо.
— Что? — Он посмотрел мне в глаза. — Почему? Ты же только что сказала, что пойдешь?
— Я... — Можно было соврать насчет того, что мне еще вечером в баре работать или что-нибудь в этом роде. Но я не стала. — Не могу. Извини.
Мне и вправду было жаль. Жаль, что никак не удается забыть, кто я такая. Жаль, что не удается плюнуть на все и пойти с ним. Жаль, что такие, как я, не для него. Жаль, что такие, как он, не для меня. Жаль, что я вообще не понимаю, для кого я.
— Спасибо за чудесный вечер, Колин. — Он смотрел на меня, вытаращив глаза от изумления — видимо, не привык к отказам. — Мне очень понравилось.
— Но... — начал он, глядя то на мое лицо, то на грудь, как будто не зная, к какой из частей моего тела взывать.
— Счастливо, — тихо попрощалась я и пошла по направлению к дому.
Я чувствовала, что он смотрит мне вслед. Наступила моя очередь уходить, не обернувшись.
Оказалось, в этом тоже есть своя прелесть.
Следующие два вечера я встречалась с Марко, поставщиком «Прада», и Дугласом, пилотом пассажирского самолета.
Сперва Марко привлек мое внимание. Широкоплечий, с узкой талией, волнистые светлые волосы, темно-карие глаза, загорелая кожа, одет, разумеется, с ног до головы в «Прада» — просто образец высокого стиля. Таким он предстал передо мной, когда мы встретились в «Руби Фуз» за коктейлем и суши. Марко по-европейски расцеловал меня в обе щеки, а в безупречном английском слышался сильный итальянский акцент. В Нью-Йорке он живет уже семь лет, ему нравится. О своей работе рассказывал с горящими глазами — в основном он занимается тем, что поставляет в нью-йоркские магазины вещи из последних коллекций «Прада».
Марко вызвал бы больше симпатии, если бы каждые пять минут не выбегал на улицу покурить и не называл меня «дорогая» — уж очень отдавало старыми голливудскими фильмами. Но это еще ничего. В конце концов, я тоже иногда покуриваю, если плохое настроение, так что сигаретный дым меня не смущает (хотя Марко дымит, как раскочегаренный паровоз). А «дорогую» можно списать на показной европейский лоск.
Что меня действительно задело, так это его чрезмерное восхищение моделями. Мои внешние данные и возраст — тридцать пять лет, пять футов шесть дюймов, фигуре далеко до модельного совершенства — определенно давали понять, что карьеру я делаю не на подиуме. Но Марко битый час хвастался, как он крутил романы с разными моделями, и разглагольствовал об их преимуществах перед остальными женщинами.
— А вот в Нью-Йорке пришлось изменить своим привычкам и встречаться не только с моделями, — сетовал он, откусывая от финика в беконе на листе цикория. — С такими, как ты, например. Непохожими на моделей. Однако тоже ничего.
— Я... э-э... польщена?
Не зная, как еще отреагировать, я вопросительно на него посмотрела.
— Ты должна гордиться собой, bella. — Он перегнулся через стол и игриво посмотрел мне в глаза. Я заморгала. — У меня очень высокие требования.
— Надо же, как мне повезло, — сухо обронила я.
На следующий вечер настала очередь пилота Дугласа. Подобно Марко и Колину, он оказался симпатичным и не жаловался на жизнь. Началось наше свидание тоже неплохо. Однако не успела я вжиться в роль и завести привычную пластинку («А как же самолеты все-таки летают? Они ведь такие тяжелые»), как Дуглас пустился в собственный загадочный монолог.
— Раньше я служил в военной авиации, — бодро начал он, опрокинув первый «сауэр амаретто». (Напиток, на мой взгляд, уж больно девчачий, но я старалась об этом не думать — пока он не попросил добавить в него вишенок и бумажный зонтик.) — И каждый раз, крошка, каждый раз, когда я сажал свою вертушку, я был прямо как Том Круз.
— Вертушку?
— Так в армии называют вертолет. — Дуглас гордо выпятил грудь. — Самая строптивая из наших пташек. Помнишь «Лучший стрелок»?
Я вопросительно посмотрела на него.
— Том Круз в «Лучшем стрелке» вроде на истребителе летает? — уточнила я, наивно распахнув глаза и заискивающе улыбаясь для конспирации.
Дуглас слегка сник.
— Ну да, — пожал он плечами. — А должен был бы на вертушке. Лучшему пилоту всегда полагается вертушка. — И как ни в чем не бывало продолжил: — Так вот, каждый раз, когда я сажал вертушку на палубу нашей плавбазы — это такой корабль, крошка, — я неизменно пел песню из «Лучшего стрелка».
— А я думала, когда сажаешь вертолет, нельзя отвлекаться, — удивилась я.
Он помолчал.
— Нет, как хочешь, а без песни я вертушку не посажу. — Дуглас смотрел на меня так, будто у меня на лбу еще один глаз прорезался. — Ежу понятно.
— Понятно, — эхом откликнулась я.
Он задумчиво глянул на меня еще раз и вдруг запел:
— «Прямиком... в опасную зону!»
Сидящие вокруг начали оборачиваться.
— «Мы с тобой полетим... в опасную зону!» — Дуглас резко оборвал песню и улыбнулся. — Ну что, крошка, полетим в опасную зону?
Кажется, он со мной заигрывает.
— Э-э, нет, спасибо, — ответила я.
Не знаю, что он хотел сказать, но хорошего точно не жди. Тем более если он сейчас опять запоет. Мои барабанные перепонки в опасной зоне уже побывали, спасибо музыкальному таланту Дугласа.
— А теперь я летаю в маленькой частной компании. Частные чартерные рейсы. По-прежнему пою, когда сажаю самолет. Прямо как повзрослевший, более опытный Том Круз.
— Надо же... Серьезно?
А что еще я могла сказать? Наверное, он и вправду чуть-чуть напоминал Тома Круза — темноволосый, кареглазый, широкая улыбка, приятные черты лица. Только клинит его слегка. Впрочем, как знать, вдруг у настоящего Тома Круза тоже какие-нибудь свои тараканы и на самом деле у этих двоих больше сходства, чем мне казалось.
— Да, — кивнул Дуглас. — Заметь, помогает. Всего дважды разбился.
Я чуть не поперхнулась.
— Ты дважды разбился?