Теория Блума
Мистер Блум с добродушным интересом поглядел на чёрное гибкое существо. Ладный вид: шёрстка гладкая и блестит, белая пуговка под хвостом, глаза зелёные, светятся. Он нагнулся к ней, упершись ладонями в колени.
– Молочка киске!
– Мррау! – громко мяукнула она.
Говорят, они глупые. Они понимают, что мы говорим, лучше, чем мы их понимаем.
В этот час ночной
Великие Неспящие мертвы. Нет и тени сомнения в том, что их убили ЛЮДИ[2]. По крайней мере, об этом мы – оказавшиеся здесь так поздно – догадываемся, глядя на то замешательство, которое до сих пор вызывает их имя. Мерцающий отблеск их одинокого своенравия слишком уж мешал сумеркам. Как будто всякое напоминание о том, что они делали и кем были, стёрлось в маниакальном упорстве злобы. Под конец в этом мире от них осталась лишь горстка мёртвых картинок, обрамляющих его гнусное удовлетворение от победы над теми, кто всё-таки был лучше. И вот мы, сироты, потерявшие всякое величие, очутились в ледяном мире, где на горизонте нет ни огонька. Наши вопросы так и останутся без ответа, – уверяют нас старейшие, но нет-нет да и прибавят: «Для разума не было ещё ночи чернее».
Hic et Nunc[3]
В нынешние времена люди живут посреди пустыни, в бесконечном и при этом внутреннем изгнании. И всё же в каждой точке пустыни сходится бесчисленное множество путей – для тех, кто умеет видеть. Видеть – это сложное действие; для него человеку нужно постоянно бодрствовать, проникать внутрь себя и исходить из той пустоты, которую он там находит. Именно так Неспящие, которые стоят на страже грядущего рассвета, и поймут, что разбитой армии современников осталось лишь спасаться бегством. И как и многим до них, им придётся терпеть желчь и злобу всех тех спящих, которых они одним только взглядом пробудят от массовой летаргии. Им предстоит познать обывательский деспотизм, а на их муки ЛЮДИ намеренно будут закрывать глаза. Ведь теперь – больше чем когда-либо – те, кто, «услышав, не понимают, глухим подобны; [о ком] пословица […] свидетельствует: присутствуя – отсутствуют» (Гераклит)2, обладают численным превосходством и силой. Куда охотнее эти люди распнут тех, кто рассеял иллюзию безопасности, чем тех, кто их безопасности по-настоящему угрожает. Безразличия к истине им недостаточно. Они хотят её смерти. День за днём они выставляют на всеобщее обозрение её труп, но гниль его не берёт.
Кайрос
Несмотря на полную неразбериху, что царит на поверхности – а, может, как раз и благодаря ей, – наше время по природе своей мессианское. Метафизика становится реальностью, и мы видим, как онтология выходит на поверхность истории: в чистом виде и на всех уровнях. В прямой связи с этим на наших глазах зарождается новый тип радикально отчуждённого человека, и степень его отчуждённости указывает на напряжённость эсхатологического ожидания. Понятие «человек» приобретает такой смысл, какой до сегодняшнего дня был возможен разве только в идеологии самых отвратительных систем, и тем временем стираются древнейшие различия. Одиночество, слабость, безучастность, тревога, маргинализация, нищета, положение чужака, все категории, которыми оперирует Спектакль[4] для того, чтобы мир невозможно было понять через социальную призму, обеспечивают ему метафизическую прозрачность. Все они, хоть и по-разному, напоминают об абсолютной покинутости человека в тот момент, когда иллюзия «новых времён» становится окончательно непригодной для жизни, то есть, по сути, когда наступает Тиккун. Тогда и мировое Изгнание оказывается более объективным, чем гравитационная постоянная со значением 6, 67259·10–11Н·м2·кг–2.
«Каждый наиболее далёк самому себе»3
Между нами и нами же самими ЛЮДИ расстелили пелену, которая заслоняет от нас жизнь, делая её невозможной. То же происходит и с миром, от которого что-то нас отделяет, преграждает нам доступ. Что бы мы ни делали, нас неизменно отбрасывает к краю. В этом-то и суть. Не время заниматься литературой, прикидывая различные сочетания катастрофы.
До сих пор мы слишком много писали и слишком мало думали о Блуме.
Приближение Блума
Для понимания этого феномена Блума можно описать как нечто, что в каждом человеке сохраняется вне Публичности[5] и также образует форму общего существования отдельных людей в Спектакле, представляющем собой окончательное отступление Публичности. В данном смысле Блум – всего лишь гипотеза, но гипотеза эта стала реальной: «современная эпоха» претворила её в жизнь; произошла действительная инверсия родовых связей. Общественное существо, которое в традиционных культурах брало на себя ещё и роль частного лица, отдельного человека, стало по сути частным лицом, которое берёт на себя ещё и роль существа общественного, социального. Буржуазная республика может похвастаться тем, что впервые дала историческую оценку масштабу этого примечательного искажения, а в конечном итоге создала и его модель. Именно тогда – небывалым образом – существование человека как живого индивида оказалось формально оторвано от его существования как члена сообщества. С одной стороны, к участию в общественных делах его допускают исключительно в отрыве от каких-либо личных качеств и внутренних свойств, то есть как «гражданина», а с другой стороны – и как непременное следствие первого пункта – «здесь, где он для себя и других имеет значение действительного индивида, он представляет собой явление, лишённое истинности» (Маркс, «К еврейскому вопросу»)4, поскольку Публичность ему недоступна. Таким образом, в классический буржуазный период сформировались принципы, применение которых и превратило человека в то, что мы видим теперь: в сгусток двойного небытия – «потребителя», эдакого неприкасаемого существа, и «гражданина» – а ведь и правда, что может быть нелепее, чем эта статистическая абстракция бессилия, которую мы упрямо называем «гражданином»? – Впрочем, последняя представляет собой конечный этап длительного вынашивания Блума, при котором он ещё таковым не считался. И неудивительно, ведь своим появлением на свет он обязан полному – в идейном смысле – развалу всех буржуазных институтов вместе взятых и Первой мировой войне. А потому лишь с пришествием Спектакля и с осуществлением соответствующей ему рыночной метафизики инверсия родовых связей получает конкретное значение, распространяясь на всё существование в целом.