Хорошо, согласен. Пойду я от вас, герои любовники, а то от ваших самодовольных физиономий можно солнечные батареи подзаряжать.
+++
За обедом, лениво ковыряясь в тарелке, Аэлита впервые заговорила с Фёдором о своём новом состоянии. Уже по тону Федор понял, что её очень волнует вопрос, человек ли она, несмотря на все многократные теоретические объяснения Философа и Чопры, а также практические занятия любовью с Фёдором, призванные подтвердить ее человеческую природу.
Ну как тебе секс с роботом?
Ты не робот - ты человек. И наш секс с тобой это полностью доказывает на уровне сканирования твоего мозга. Я даже теперь стопроцентно уверен в том, что ты меня любишь.
Вот как? А я про тебя это смогу узнать наверняка?
Конечно. Возьмём в медпункте купола ручной МРТ сканер, и сама увидишь в 3D, как у меня мозг опрыскивается гигантской дозой дофамина.
А про меня ты таким же способом узнал?
Да только у тебя нейротрансмиттер не химический, как мой, а электронный. Поэтому с тебя показания считывать легче. Пойми, мы просто не смогли бы оживить тебя, не воспроизведя чисто человеческие механизмы регуляции. Вот дофамин, например, выделяется у многих видов животных, начиная с рептилий, но у человека его выделяется намного больше.
Это важно?
Ещё как! Считается, что это и делает нас людьми. По крайней мере, даёт нам способность планировать и сдерживать импульсы, когда нам это надо. Для сдержанности требуется много дофамина. А любовь и, особенно, секс с любимым человеком дают нам самый справедливо заработанный, а значит, самый безвредный дофамин. И в огромных количествах! Но это далеко не все: дофамин, заработанный в любви, стимулирует центр сложных удовольствий в то время как дофамин от секса без любви добирается только для центра простых удовольствий. Так вот, ради сложных удовольствий наш мозг способен на гораздо большее, чем ради простых. Оттуда берется планирование и способность сдерживать импульсы. А еще - фокусировка внимания и координация движений. И в тебе весь этот механизм устроен ровно также как во мне или в любом другом биологическом человеке. И ты должна это не просто понимать, но и чувствовать. Разве нет?
Я и чувствую. Только мне очень страшно иногда.
Отчего тебе страшно, любимая?
Я боюсь, что ты наиграешься с роботом и бросишь меня как ненужную игрушку.
Как же! Я помню, что мне обещала отрезать горячая бразильянка!
Напомни ка мне что?
А вот можешь здесь поискать.
Так, что вот этот дряблый хвостик? Или погоди ка, он понемногу твердеет. Ну ка выпустим его на волю. Может откусить?
Лучше не надо. Он нам еще пригодится. Ой!
Федор не забыл про сканер и в следующий раз наглядно продемонстрировал Аэлите распространения дофамина в своём мозгу как подтверждение своей любви. Он был рад, что она даёт себя отвлечь, но понимал, что затаенный страх остаётся и гложет его любимую изнутри. Наконец, ему пришло в голову простое и очевидное решение. Но он еще не был готов озвучить его.
+++
Первый выход Аэлиты из купола был связан с печальным, но очень важным для нее событием. Федор уже рассказал ей о том, что “марсиане” нашли останки ее родителей, которые были участниками экспедиции “Последний билет на Марс”. Аэлита долго плакала, читая прощальное письмо отца, накарябанное карандашом от руки. Видно, оно было слишком личным для него, чтобы заносить в компюьтер. Или батареи планшета уже разрядились.
“Милая моя, родная Аэлита! Девочка моя, ради своей мечты мы оставили на Земле тебя. Я не жалею об этом, хотя и скучаю по тебе каждое мгновение разлуки. Твоя мама уже ушла и я скоро уйду вслед за ней, но я вижу вокруг Марс и пишу эти строки под светом далекого марсианского солнца. Наша мечта сбылась. И спроси ты нас, захотели бы мы прожить жизнь заново по другому, я отвечу за нас обоих - нет. Мы лишили тебя, мое солнце, тепла и заботы родителей, но мы подарили тебе жизнь. А жизнь и есть счастье, какой бы трудной она ни была. Живи моя марсианская принцессе. Будь счастлива и вспоминай иногда о нас…”
Буквы получались все хуже и строчки под конец записки поехали совсем вкось. Аэлита перечитывала письмо, пока капсула их “гиперлупа” заполнялась пассажирами. Стройка нового купола шла полным ходом и туда недавно проложили ветку. Соседи по капсуле посматривали на незнакомую заплаканную девушку с мятым листком бумаги в руке с любопытством и искренним сочувствием. Капсула, казалось, только набрала скорость и сразу начала тормозить. Они вышли в светлый просторный зал.
На этом месте будет главная площадь купола.
Да? Красиво, наверное, будет. А что там за обелиск?
А нам как раз туда.
Это что их могила?
Да и памятник всем, кто погиб, осваивая Марс.
Я думала будет какая-то плита снаружи.
Нет. Здесь умеют чтить подвиги.
Они подошли к обелиску похожему на огромный кристалл горного хрусталя, проросший под углом из отполированного пола из красного марсианского камня. Внутри кристалла сверкали золотые буквы: “Всем “марсианам” отдавшим жизни за будущее человечества. Вы победили! Это ваш купол, “Счастливый билет”.
Как видишь, их памятником будет новый купол.
Я буду помнить тоже. Папа! Мама!
Аэлита судорожно разглаживала на груди бумажку. Сложила ее аккуратно и убрала во внутренний карман комбинезона. Слезы катились у нее по щекам. Федор вытер их одноразовой салфеткой. Она улыбнулась и благодарно кивнула.
Едем домой?
Снова кивок. Садясь в капсулу, Аэлита оглянулась на обелиск, который сиял сквозь проход в большой зал.
Я буду помнить! И буду жить счастливо, как они хотели!
+++
Чем больше Федор думал о своём решении, тем более правильным оно ему казалось. Но именно убеждённость в своей правоте сыграла с ним злую шутку. Он чувствовал, как холодный всепобеждающий страх как лёд сковывает ему внутренности. “Это может быть хуже, чем смерть”,- подумал он и впервые реально ощутил, в каком кошмаре живёт его любимая, каких усилий стоит ей оставаться веселой и непринужденной с этим страхом, от которого холодеет все внутри, а сердце как будто останавливается. “А ведь оно остановится. И кем я проснусь тогда: машиной или человеком? И проснусь ли я вообще?” Федор не стал гнать эту мысль, а постарался додумать её до конца, несмотря на страх, проникший в него до холодного липкого пота на ладонях. Страх того, что он мог обманывать всех своей верой в возрождение любимой. А теперь только, думая о своей трансформации, он по настоящему ощутил глубину пропасти между этим берегом и тем. То, что Аэлита перед трансформацией была мертва, не упрощало проблему, а просто отодвигало её решение. И решение у Фёдора было только одно. И он знал это.
Он понял, что впервые с рождения его пугает не смерть, а жизнь. Другая жизнь. “Насколько легче мне было бы погибнуть ради тебя, любимая! Закрыть тебя своим телом от осколков. Задохнуться в дыму, вынося тебя из огня. Но судьба распорядилась так, что мне предстоит возродиться ради тебя. Нет, ради себя. Ради нашей любви. Я иду к тебе, моя Татьяна-Аэлита. Иду на твой берег. И пусть никто не узнает об этой минутной слабости. Я знаю, что, когда я буду на твоём берегу, холодное лезвие страха уйдёт из моей груди. И из твоей тоже. Ради нашей любви я пойду до конца!”
Федор настроился быть героем-мучеником и стоически перенести в одиночку весь ужас перерождения, но Философ неожиданно сдернул его за ноги с эшафота на землю.
А ты разве не собираешься предложить мне, Белле, Чопре, Ё, наконец, пройти преображение вместе с тобой? Мы что, думаешь, не хотим стать бессмертными и могущественными? Или нам хочется гнить в земле, когда вы с Аэлитой будете веселиться на пыльных тропинках далёких планет?
Нет, Философ, извини. Я просто подумал поставить первый эксперимент на себе. Вдруг этот опасно?