— Война компьютерных вирусов?
— О, да. Они конкурируют за место в системе, за ресурсы. Уничтожают друг друга. Идет война без правил, на поражение. Ничего подобного раньше не видела.
— И кто побеждает?
— Какая разница? Конкуренция делает их всех сильнее.
— Прямо естественный отбор какой-то. А разве вирусы и бактерии не конкурируют?
— Естественные, природные вирусы — иногда. Но до настоящего момента ни разу не видела компьютерные, напрямую воюющие между собой. Но и это еще не все. — её глаза блестели. Она остановилась, чтобы перевести дыхание. — У них появился пол.
— Как это? У них есть самцы и самки?
— Да.
— Как так? Я думал, что у вирусов нет пола.
— Тоже так думала. Теперь есть. Естественные вирусы, впрочем, как и бактерии, просто делают идентичные копии самих себя. Для этого им не нужен представитель противоположного пола. Зое же он нужен. И когда они встречаются, их коды перемешиваются, почти также как перемешивается ДНК. У них есть рекомбинация, Джим! — воскликнула она.
— Рекомбинация?
— Когда гены отца и матери смешиваются. И это меняет все! Когда это происходит, эволюция ускоряется. Появляется разнообразие. Это почти как копирование книги. Представь, машинистка просто перепечатывает одну книгу с начала до конца. Буква за буквой. Время от времени она будет делать опечатки, но мало. Одна опечатка тут, другая там. Это то, что делают вирусы и всякие бесполые организмы вроде бактерий. Они просто бесконечно делятся. И поэтому изменяются медленно. Ну, сравнительно медленно.
Её глаза горели.
— А теперь представь, что у машинистки две копии книги. Это копии одной и той же книги — но они чуть-чуть разные — ведь каждая уже копировалась миллионы раз. Но, тем не менее, это копии одной и той же книги. Первая книга — это геном отца, вторая — матери. И теперь машинистка составляет новую копию книги, беря куски текста то из первой копии, то из второй. Произвольно. Абзац из первой книги, потом предложение из второй, потом целую главу снова из первой. И так далее. Представляешь, какое пространство для ошибок? И уже не просто опечатки, а целые новые главы! Какое колоссальное разнообразие это дает. Эволюция на допинге. — она снова перевела дыхание. — Вот и Зоя также. Её мутанты становятся все более и более разнообразными. А теперь, внимание, вопрос — что происходит, когда появляется пол? — она некоторое время выжидательно смотрела на меня, но практически сразу же не выдержала и продолжила. — Половой отбор. Хвост павлина, помнишь?
— Не может быть! — воскликнул я.
— Да, именно! Интеллект.
— У Зои уже есть интеллект?
— Может быть еще нет. Но будет.
— Когда?
— Скоро. Может быть даже сегодня. Половой отбор идет в миллионы раз быстрее, чем естественный. У естественного отбора заняло целых два миллиарда лет, чтобы развиться от примитивных бактерий до первых многоклеточных организмов. Два миллиарда лет! Половой же отбор создал интеллект — самый сложный механизм в мире — всего за каких-то несколько миллионов лет. Так что половой отбор в тысячи раз быстрее. Старик Дарвин догадывался об этом. В тысячи раз быстрее! Зоя развилась естественным отбором практически с нуля всего за год. Там, где органической жизни потребовалось два миллиарда лет, Зоя справилась за год. С половым отбором процесс пойдет ещё быстрей. Мы уже говорим о днях, наверное. Но, похоже, Зоя не собирается на этом останавливаться. Она пошла еще дальше.
— Это как?
— Что идет после полового отбора? Правильно, групповой отбор. Самый быстрый отбор из всех известных. Это когда общества и группы людей, а не природа или женщины, начинают решать, какие признаки, гены и поведение желательны, а какие нет. Возьми, к примеру, религию.
— Религию?
— Религии помогают своим подопечным воспроизводиться успешнее, оставлять больше потомков. Если ты мусульманин или иудей, то у тебя намного больше шансов оставить потомство, чем если бы ты принадлежал к какой-нибудь Богом забытой секте. Теперь группа решает кому жить, а кому умереть. Да возьми хоть те же крестовые походы. Религия — это типичный пример группового отбора. И Зоя его начала. Это началось в понедельник. Сама ещё не поняла, что именно происходит, но понятно одно — Зоя стала изменяться ещё быстрее.
— Ещё быстрее?
— Чтобы сделать человека, понадобились миллиарды лет. Интеллект — миллионы. Чтобы создать религию — нужны лишь годы. И тут начинается самое интересное. Ведь человек остановился на групповом отборе. Сгораю от нетерпения увидеть, куда Зоя пойдет дальше. Ведь человечество так далеко ещё не заходило.
— Это…
— Страшно, да? — она ухмыльнулась. — Страшно… Страшно интересно.
— Хммм. А почему Зоя поражает всех, кроме Китая?
— Ну, это просто. Из-за Великой Стены. Китай создал Великий Файервол, фактически свой собственный изолированный интернет. Они давно поняли, насколько уязвимым для социальных эпидемий интернет делает общество. И поэтому они заблокировали Фейсбук и Гугл. Китай первым понял, что в новом мире уже не правительства или медиа решают, что смотрят и думают люди. Это раньше то, что показали вечером по телевизору, утром автоматически становилось мнением большинства. Теперь уже нет. Правительства, телевизионщики и медиа больше ничего не решают.
— Тогда кто? — спросил я.
— Алгоритм. Программный код, который знает о человеке все. Это раньше все смотрели один и тот же телевизор. Теперь же каждый человек видит свою собственную картинку. И алгоритм решает, что показать каждому конкретному человеку, чтобы вызвать нужное поведение. Алгоритм знает о каждом человеке всё, включая его настроение и тайные желания, скрытые даже от него самого. Алгоритм знает, как заставить этого человека купить что-то, проголосовать за кого-то, убить кого-то. Никто не может сделать это лучше и быстрее него. Китайцы просто поняли это раньше других и успели создать собственную, изолированную копию интернета, где алгоритм контролируется правительством, а не непонятно кем.
— И теперь, отгородившись, Китай может, послав вирус, парализовать мировой интернет, а сам остаться неуязвимым?
— Начинается эпоха кибер-войн, когда все только так и будут делать. Больше не имеет смысла посылать на войну человеческие тела в сапогах. Вирусы и дроны воюют намного лучше. Люди больше не нужны, Джим.
— То есть Китай сделал Зою?
Она выжидательно смотрела на меня.
— Тогда кто? — сказал я. — Кто ещё?
— Может быть какой-нибудь скучающий системный администратор, уставший переустанавливать Виндоуз где-нибудь в Урюпинске? Кто знает? Это не более, чем кусок кода, содержащий то, что нужно для самовоспроизведения. Ни отпечатков пальцев, ни подписей. Ничего. Просто кусок кода.
Я сидел в пол оборота, смотря на ширму. Стебли бамбука переплетались между собой в затейливом рисунке.
Ничего, ровным счетом ничего не понятно.
— Куда теперь направляешься? — спросила она немного погодя.
— В Нанкин. Нужно быть там в субботу утром, послезавтра.
— Мне кажется, это невозможно, Джим.
— Меня ждет самолет.
— Вопрос не в билетах. Вопрос в том, как ты собираешься пересечь границу.
— В смысле?
— Они перекрыли въезд иностранцам.
— Когда? — вскрикнул я.
— Сегодня.
— Почему?! — меня объяла паника.
— Карантин.
— Ты уверена?
— На все сто.
— Как, как мне попасть внутрь?!
— Невозможно, — сказала она, спокойно наблюдая за мной, — только если...
— Только если что? — я схватился за край стола.
— Только если ты не планируешь возвращаться… Могу перебросить тебя через границу, но это будет билет в один конец. Вытащить тебя обратно уже не смогу.
— Помоги! Доставь меня в Китай, — я умолял. — Мне во чтобы то ни стало надо быть в Нанкине в субботу в семь утра.
— Ещё раз, вытащить тебя оттуда не смогу. Их система терпеть не может непрошенных посетителей. Они тебя наверняка вычислят. И тогда у тебя будет несколько десятилетий свободного времени, чтобы практиковаться в китайском языке в какой-нибудь тюремной клетке.