Раздался резкий щелчок и в глаза ударил свет, парализовав меня, как оленя в свете фар.
— Кто ты? — раздался голос из-за лампы.
— Мне нужен телефон, пожалуйста. — собственный голос звучал чужим.
— С какой целью ты в Китае?
Я посмотрел на запястье, где раньше был таймер.
— Сколько времени? — я почти умолял.
Как долго я здесь? Мария!
— Что ты делаешь в Китае? — голос был плоским и безразличным, как если бы читал по бумаге.
— Один звонок, пожалуйста.
— Как ты пересек границу? Кто ты? На кого ты работаешь?
— Я расскажу все, абсолютно все. Но дайте мне сделать звонок. Всего один звонок. Я сделаю всё.
— И кому ты собираешься звонить?
— Моя дочь, — я прохрипел в промежутках между приступами кашля. — Она в опасности!
— Какой опасности?
— Её похитили. Они убьют её!
— И ты приехал в Китай, чтобы спасти её?
— Да. Дайте мне телефон. Лишь одно сообщение, пожалуйста! От этого зависит жизнь.
— Нам известно, что ты прибыл в Китай, чтобы выкрасть государственные секреты. Ты знаешь, что это означает? Шпионаж. Пожизненное заключение. Но твой случай даже хуже…
— Сообщение, одно сообщение, пожалуйста! — я умолял.
— Ты пересек границу незаконно, — голос продолжал. — Официально, ты больше не существуешь.
— У меня не было выбора. Моя дочь…
— О чем ты только думал? Теперь ты никогда больше её не увидишь.
— Пожалуйста, один звонок. Она умрет, если я не позвоню до полудня субботы.
— Ну, — он выглянул из-за лампы, и я увидел молодое, квадратное лицо с острым подбородком. — уже среда.
Он ухмыльнулся, в открытую наслаждаясь моей агонией.
Я провалился в пустоту.
Глава 7
Сколько я здесь? Три месяца? Шесть? Зачем меня пытают, что хотят выяснить? Им и так уже всё известно. Какой смысл допрашивать еще? Просто чтобы вымотать? Им это уже удалось. Я потерял счет допросам. Сто? Или двести? И все те же вопросы. Одни и те же, как если ответы их не интересуют. Я закашлял и грудь сжалась в спазме.
Мой бедный ребенок… Прости меня…
Дверь открылась и зашел следователь с небольшим кожаным чемоданом. Его шаги отозвались эхом, как в склепе. Этот был новый, я его ещё не видел. Под шестьдесят. И было ясно, что он не отсюда. Все предыдущие были молодые и стройные, как высеченные из камня. Этот же полноватый, коротышка с небольшими мягкими ладонями, круглым лицом и серыми бровями, сросшимися посередине.
Он пересек камеру и поставил чемодан на стол. Оба охранника, не произнеся ни слова, вышли и закрыли за собой дверь. Короткий посмотрел на меня, хмыкнул и подтащил поближе к кровати металлический стул, к которому они приковывали меня во время допросов.
Свернувшись калачиком в дальнем углу бетонной кровати, я дрожал. Любое движение приносило отупляющую боль. Меня уже давно перестали пристегивать. Я закрыл глаза.
— Джим, я наслышан о тебе, — начал он. — Говорят, ты собираешь разные безумные истории.
Я молчал, не в состоянии двинуться.
— Тебе, я уверен, понравится моя история, — продолжил он.
Было что-то странное в его голосе. Звуки резонировали в его груди, как у контрабаса. Он говорил низким, рычащим голосом. Слишком низким, и слишком мощным для такого маленького тела. И вдруг я почувствовал… Его голос не был серым. Здесь он был единственной не серой вещью. В нем были эмоции.
— Что стало с моей дочерью? — прошептал я.
Последовала длинная пауза, затем он продолжил нарочито медленно, будто пытаясь что-то донести.
— Джим, я говорю. Ты слушаешь. Но слушаешь очень внимательно. Понял?
Его взгляд метнулся, пытаясь найти мои глаза. Снова последовала долгая пауза.
— Ли рассказал тебе, что общество — это родитель, приглядывающий за детьми, не так ли?
— Ты… ты слышал наш разговор?
— Ну конечно. За кого ты нас принимаешь? — ответил он. — И он сказал тебе, что общество дает компас, направляющий через океан бессмысленности, да?
Тут он засмеялся, скрестив руки на груди.
— Что за старый, слепой дурак, право! Трудно поверить, что время делает с людьми, Джим. Можешь представить, он ведь был архитектором Китая. Китай — это его детище!
— Кто?!
— Ли. Он был одним из основателей. Дэн Сяопин был лидером, вроде директора. Лицом, фасадом. Мозгом операции всегда был Ли. Но теперь он бесполезен. Погрязнув в древних теориях, он отказывается посмотреть на вещи по-новому. Он устарел, вышел в утиль. Единственный теперь от него толк — это наживка.
— Наживка?
— Да. Чтобы ловить шпионов и исследователей. Таких как ты.
— Вот почему, — я зашелся в кашле, — вы сделали его столь доступным! Вы специально сделали, чтобы его можно было найти через сестру.
— Ну конечно. Время от времени вдруг появляются искатели Спящих Драконов. И мы даем им то, что они ищут. Отставного Спящего Дракона на крючке.
— Спящих Драконов?
— Ты называешь их Планками. У кого есть понимание.
— Ы-ы-ы, — я закрыл глаза.
— Довольно о нем. Он не более, чем параграф в книге истории, которая никогда не будет прочитана. Лучше скажи мне, думаешь ли ты по-прежнему, что общество — враг человека? Или Ли тебя переубедил?
— Какое?… Какое это имеет значение?
Мария… Мария…
— Какое значение имеет вообще что-либо, Джим? Так что скажи, враг ли общество индивидуумам? Враг ли общество?
Я обхватил голову руками, чтобы не слышать его.
— Ведь Ли же объяснил тебе, что общество это родитель, заботящийся о своем детище? — продолжал короткий. — Но ты не поверил. И все потому, что этот родитель манипулирует и обкрадывает.
Он пододвинулся поближе.
— О, Джим, как ты прав! Ты даже не подозреваешь, насколько ты прав! Ты настолько прав, что ты абсолютно ошибаешься. Это как если ты потерялся, спрашиваешь дорогу, и тебе говорят, что Пекин в десяти километрах слева. А ты думаешь, что Пекин в десяти километрах справа. И оказывается, что ты прав — он действительно справа. Но только не в десяти, в десяти тысячах километров. Так что ты прав, но ты настолько прав, что ты ошибаешься.
Я не мог найти сил открыть глаза.
— В прошлом общество действительно было лишь дружелюбным, безобидным обманщиком. Как ты и думал. Но будущее, Джим! Будущее совсем другое. Общество будущего более не безвредный обманщик, нет. Ты увидишь сам. Скоро. И ты увидишь, что в обществе будущего нет места таким как ты. У тебя нет будущего, Джим!
— Каким, таким?
— Бунтарям. Повстанцам. В обществе будущего вы все обречены. Ты не поверишь, когда я тебе скажу, Джим. Не поверишь! Я узнал пятнадцать лет назад, и сам всё ещё никак не могу поверить, — его голос гудел, рычал от возбуждения.
Дверь плавно открылась и я рефлекторно сжался в комок. Вошел охранник и вытянулся по струнке.
— Принеси его ботинки, куртку и лекарство, — короткий бросил назад, даже не посмотрев на вошедшего. Спустя минуту он кинул мне одежду:
— Надень. И не делай из себя мученика, не надо жалеть себя. И зачем ты злишься на нас? Ведь не мы похитили твою дочь, в конце концов. Давай, надевай…
Я натягивал куртку, когда он пододвинул ко мне стакан.
— Вот, выпей. Это поможет.
Напиток пах травами. Он был теплый, и я сделал несколько глотков.
— Джим, ты любишь ненавидеть группы. Ты профессиональный группо-ненавистник. Но ты хоть раз пытался понять, то что ты ненавидишь? Что такое группы? Откуда они появились? В чем их суть? — его рычание становилось все быстрее. — Что было в начале? Что у нас за корни? Кто мы, Джим? Кто мы?… Мы были простыми охотниками и собирателями. Маленькие группы, племена по двадцать, тридцать, максимум пятьдесят человек. Очень редко когда больше, чем пятьдесят. И знаешь почему?