— Сколько их, таких, сделавших карьеру, сколотивших капитал на подобном мерзейшем обмане! — негодовал Маркофьев. — Такой обман невозможно простить!
Именно там, на корабле, у Маркофьева вспыхнул бурный роман с киноактрисой Любовью Неверной, роман, имевший далекоидущие последствия. Муж Любови, коммерсант и торговец оружием, узнав об измене своей благоневерной, обещал кастрировать Маркофьева, причем публично — после чего, испуганные возможностью приведения казни в исполнение женщины выстроилась к Маркофьеву длинной очередью: все желали успеть насладиться его страстными чарами и объятьями. Сие скопление страждущих красоток было запечатлено фоторепортерами и кинооператорами и пропечатано в газетах и засвечено на телеэкране, что вновь резко повысило рейтинг моего друга и вызвало зависть действующих политиков и официальных мракобесов. Они выступили с резким заявлением и требованием — не допускать распущенного маньяка в высший законодательный орган, поскольку своим детородным органом он может нанести непоправимый ущерб авторитету государственной системы. Это дословно процитированное во всех средствах массовой информации послание также пролило воду на мельницу Маркофьевской будущности…
Он в тот момент был увлечен артисткой Большого и Малого театров — Аглаей Дмитриевной Страшенной и за течением общественной жизни практически не следил…
Может быть, сравнивая свою возлюбленную с теми, кто перечил ему на политическом поприще, Маркофьев все упрямее повторял:
— Политики — это жалкие, развлекающие население марионетки, которые, в отличие от подлинных мастеров сцены, за свое хамство и непотребство получают немалое вознаграждение. Я бы уподобил их цирковым медведям, которые за пряник станут плясать перед публикой в короткой юбчонке, не прикрывающей их срам… Надо влить в их ряды свежую кровь!
О медведях и цирке он обмолвился не случайно. Вскоре после триумфального путешествия с инвалидным креслом — к нашей стремительно увеличивающейся инициативной группе примкнула известная прима провинциальных шапито и центрального манежа, дрессировщица и укротительница, чей внешний вид наводил жуть не только на бедных львов и тигров, но и на широкие зрительские слои. На митингах и собраниях она щеголяла в шубах и накидках из шкур замученных ею животных. Ее муфта из гривы последнего на земле снежного барса ввергал модниц в состояние экстаза. А на ногах ее красовались туфли из кожи крокодилов, специально закупленных и привезенных с Ямайки для парада-аттракциона рептилий, который наша теперешняя единомышленница репетировала вот уже пятый год и никак не могла включить в свою сольную программу.
— Такая вамп-дама необходима нам как воздух, — говорил Маркофьев. — Ее навыки мы просто обязаны перенять. Человек — животное. Цирковой медведь. Приучается прыгать в те кольца, которые ему подставляет история. Танцует на тех бочках, которые предлагают обстоятельства. Пример нашей страны подтверждает это лучше и нагляднее, чем все теоретизирования на сей счет. Предложили условия социализма — и люди стали плясать под социалистическую дудку. И прыгать сквозь охваченные пламенем кольца цензуры и несвободы. Отменили диктат — и, пожалуйста, людишки стали перековываться, вернее, расковываться, приноравливаться к новым условиям. Скачут как блохи по просторам свободного рынка — кто во что горазд. Пока железная длань государства их снова не сгробастала… С людьми можно творить что угодно, они поддаются любому нажиму, их позвоночник принимает любые формы и изгибы, и он не окостеневает с годами, как некоторые утверждают …
— Но с человеческими особями надо быть столь же осторожным, как с цирковыми четвероногими тварями, — предостерегал Маркофьев. — Чуть что — могут выйти из повиновения. И порвать дрессировщика и зрителей. Что и произошло в России во время революции 17-го. Инстинкты взяли верх и победили разум. Да, в человеческом обществе, как и в человеческом организме, постоянно происходит борьба между инстинктами и разумом. Революция — это восстание инстинктов! Надо следить, чтоб подобного не повторилось. Держать разношерстную и кусачую публику в узде…