Что он затевал? Какие планы вынашивал? Этого пока не дано было знать даже никому из приближенных…
И еще он говорил:
— На Западе люди живут в обществе гражданских свобод. А у нас — в обществе постоянного гражданского возмущения. Которое ни к чему не ведет.
Это было скучно. (Увы, и эту нуднятину сочинил для него я!) А уж чего-чего, но скуки охочие до зрелищ граждане не прощают.
Маркофьева стали избегать многие.
Хотя шансы победить Грозного все еще сохранялись.
— ЧТОБЫ ПРОДВИНУТЬСЯ ВПЕРЕД, НАДО ПРЕЖДЕ ПОЙТИ ПОПЕРЕК, — изрекал Маркофьев.
ПРОБКИ НА ДОРОГАХ ВСЕГДА ВОЗНИКАЮТ В ТОМ НАПРАВЛЕНИИ, КУДА ВАМ НУЖНО ЕХАТЬ. На противоположной полосе всегда свободно. Поэтому, если хотите куда-то добраться, следует двигаться в прямо противоположную сторону от той, куда идет или едет большинство. Да вам и не пробиться среди тех, кто движется в попутном с вами направлении. Их столько, этих попутчиков… На собрании — лес рук в поддержку или в отрицание какого-либо предложения. Лес рук и мостовая булыжников-голов… Вы среди них попросту затеряетесь. А попробуйте голосовать не так, как большинство. И вас сразу заметят. Выделят. Умные знают и понимают, как становятся заметными. И знаменитыми.
Мне вспоминалось, как в давние студенческие годы Маркофьев ночью, перед парадом на Красной площади, остановил колонну танков, репетировавших движение по улицам города. Он вышел на середину магистрали и перекрыл движение. Головная гусеничная машина (а за ней и все ползшие следом) с лязгом встали. Маркофьев попросил у ополоумевшего от такой наглости и выглянувшего из башни водителя моториста:
— Браток, не найдется огоньку прикурить?
Что ж, мы шли поперек. Поперек привычного течения жизни. Наши плакаты выглядели значительно скромнее грозненских. Портрет моего друга был выполнен в стиле Веласкеса, под щербато улыбающимся лицом стояла подлинная подпись великого живописца. Увы… Какой утонченный избиратель способен был оценить дизайн и эстетическую неброскость, в подтексте сулившую россиянам красивую и духовно насыщенную жизнь? Где такого избирателя было найти? А вот Грозный запустил в печать и расклеил по стенам и на рекламных щитах новую серию своих выполненных в иконописном стиле изображений, над светлым его челом расположились нимбом три ярких слова: "Тот самый Грозный!"
Подразумевалось то ли что он ведет род от Рюриковичей и будет, как и его тезка-государь, способствовать сплочению Руси, то ли что это он смело выступил за ввоз ядерного хлама и складирования его у россиян под носом. Так ли, иначе ли, успех Иван пожинал просто сумасшедший!
В ночной передаче "Для тех, кто ни с кем не спит" Грозный вновь высмеял страусиную позицию Маркофьева касательно неверия в силы и разум россиян. И процитировал сочиненную в ранние годы Рабиновичем-Пушкиндтом эпиграмму на Захара Костариканского, заканчивавшуюся словами:
…У которого, увы,
Не хватает головы!
Имея в виду, конечно, очевидное всем нынешнее недомыслие Маркофьева.
— Хрен с ним, с этим Грозным, — храбрился после полученной от Ивана отповеди Маркофьев. — Иван и дальше будет ломить напропалую. Пока в его паруса будет веять попутная сила. НО ВЕТЕР ИМЕЕТ ОБЫКНОВЕНИЕ МЕНЯТЬСЯ, — философски изрек он. И это было все, что он мог сказать.
Грозный явно одолевал его по всем статьям, уверенно становясь страдальцем, гонимым и преследуемым за правду. На него каждую неделю нападали подосланные властями хулиганы, его избивали вечерами в подъезде собственного дома сотрудники спецслужб (о чем тут же составлялся милицейский протокол, перепечатываемый всеми без исключения газетами), к нему в квартиру по пожарной лестнице забирались средь бела дня неизвестные в масках и похищали с его письменного стола текст обращения к нации. (Тексты речей тоже немедленно печатались и транслировались, и даже недоброжелатели вынуждены были, сцепив зубы, признать факт преследования за инакомыслие.) Этот зашуганный и затравленный искоренитель лжи и коррупции стал автором и ведущим телепередачи "Игого", в которой буквально ржал над своими могущественными врагами и обрушивал на них град издевок. Передача неизменно заканчивались тем, что журналист брал в руки гитару и пел. Иногда ему подмурлыкивала Сивухина, иногда — дуэтом — Неверная и Страшенная, иногда вторило трио: руководитель ФСБ, начальник службы внешней разведки и командующий погранвойсками; в финале же бесстрашный публицист неизменно выкрикивал:
— Я не какой-нибудь чинуша и официальное лицо, я — неформал и свободомыслец!