Я перестал обращать внимание и на свою вечно чего-то от меня хотевшую и тянувшую с меня бесконечные поборы дочку. Я понял, что все равно не смогу воспитать ее похожей на Монику Левински. В самом деле, если бы она чем-либо испачкала свое платье, я бы велел ей как можно скорей его постирать, а не хранить несколько лет в шкафу, сберегая следы любовных утех на подоле или воротнике. Да, я бы велел его выстирать. Ведь я был дурак! И лишил бы свою кровиночку огромных капиталов и блистательного будущего. Ибо по прежнему считал, что немыслимо возводить карьерные построения можно на фундаменте светлого чувства. Стыл и позор искать от любви чего-либо помимо любви! Выгоды и корысти…
Что бы она тогда предъявила в суде в качестве улик? И доказательств близости с возлюбленным? С президентом?
СТИРАТЬ НЕ НАДО! А также гладить, убирать квартиру, подметать на лестничной площадке. Вдруг мусор вам пригодится!
Маркофьевн созвал совещание узкой группы соратников — дабы объективно разобраться в случившемся на выборах обломе и дать оценку действиям каждого.
Он окинул взглядом жалкую горстку собравшихся. И заорал:
— Все развалили! Все пустили прахом! Все продали и предали!
Я пытался взять вину на себя. Маркофьев жертвы не принял и сказал:
— Ты нужен мне живой.
И еще больше набычился.
— А вот они, — сказал он. — не сумели провести ни запланированный экономический саммит, ни фестиваль искусств, ни праздник молодого пива…
Овцехуев пытался свалить вину на детектива Марину.
Детектив Марина переадресовал упреки Моржуеву.
Моржуев на слет не явился и на звонки не отвечал. На него и возложили ответственность, свалили все неудачи.
— Он виноват и понесет кару, — сказал Маркофьев.
И еще он сказал:
— Всегда надо кого-то наказывать. А то что же получится? Какой урок извлекут остальные?
Постановили: Моржуев — за все его и наши провинности и прегрешения — должен умереть.
Я пытался Маркофьева образумить и утихомирить, но он сказал:
— Уж если я пожертвовал в свое время жизнью своей жены, самого близкого мне человека, то неужели остановлюсь перед тем, чтобы отнять жизнь у какого-то постороннего. А тем, что не пришел на нашу сегодняшнюю встречу, Моржуев сам вычеркнул себя из списка близких. Поставил себя вне коллектива. Ну, а жизнь постороннего — кому она нужна-то, чего ее жалеть?
На следующий день в газетах появилась информация о покушении на Моржуева, в результате которого он трагически погиб. Эксперты осмотрели взорванный автомобиль и пришли к выводу, что найденная на пепелище обгорелая вставная челюсть принадлежит нашему бывшему товарищу. Моржуеву не было и сорока. Гроб зарыли.
И еще Маркофьев сказал на том собрании:
— Надо влить в наши ряды свежую кровь.
По его мнению необходима была безупречная, с незапятнанной репутацией фигура, которая бы освятила своим благословением дальнейшие действия нашего политического объединения. Бросила бы лучик света на устало-изможденный лик его лидера — моего друга… Где было такую непогрешимую и нескомпрометированную личность сыскать?
Я почему-то сразу подумал про всегда невовремя звонящего долболоба, невзрачного неудачника, сбитого маркофьевской машиной и чудом избежавшего смерти. Мне примерещилось: человек вроде него, способен принести пользу нашему движению. Во всяком случае, такой не станет отлынивать, а впряжется в труды с полной самоотдачей. Кроме того сам вид подобного не от мира сего изгоя способен был пробудить симпатию к тем, с кем рядом он сосуществует и трудится. Но недомерок — как раз тогда, когда в нем возникла необходимость — не звонил. (Это, кстати, еще одна черта и верный признак неудачника: не только звонить, когда не нужен, но и пропадать и не звонить, когда может пригодиться).
Маркофьев моих прекраснодушных мечтаний не одобрял.
— Не такие люди нам нужны, нет, не такие, — говорил он. — Лучше разыщи Мишу… Виновника всех твоих бед. Куда-то он запропастился…
— Он же убит, — изумился я.
Маркофьев лукаво улыбался:
— А ты попробуй…
Что ж, я предпринял попытки Мишу разыскать и они увенчались…
Маркофьеву будто и верно ворожили тайные силы. Все его мечты исполнялись!