— Брежнев — деятель кутузовского типа, — говорил Маркофьев. — Не в том смысле, что жил на Кутузовском проспекте, а в том, что стиль принятия им решений был тот же, что у великого русского полководца: не вмешиваться, подождать, отступить… Сдали Москву — и хрен с ней! Все равно врагу нас не одолеть. Что-нибудь прольющее воду на нашу мельницу, да произойдет. Да случится. А не произойдет — так в наших климатических условиях все равно не выживет ни француз, ни фашист. Мы знаем: ВСЕ И ВСЕГДА БУДЕТ ХОРОШО! На эту уверенность и надо уповать!
На рабочем столе Маркофьева, как и на рабочем столе Брежнева, наличествовал перекидной календарь.
— Мне нравятся перекидные календари, — говорил Маркофьев. — Написал на листочке: сделать то-то и то-то… А потом листок перевернул и про запись забыл. Ничего делать не нужно! Снова — чистое поле. Свободное пространство. Неприятный момент, когда нужно было что-то делать, — в прошлом.
Контрольные вопросы. Что общего между Маркофьевым и Брежневым, Маркофьевым и Сталиным, Маркофьевым и Хрущевым, Маркофьевым и Лениным?
Ответ. Все парили. Не в облаках, а население. Напяливая на простодушных граждан общий, единый для всех войлочный колпак, который опытные банщики выдают клиентам при входе в сауну или русскую баню.
Но были и отличия между Маркофьевым и Хрущенвым, Маркофьевым и Брежневым, Маркофьевым и Андроповым, Маркофьевым и Ельциным.
— Главный закон жизни, — говорил Маркофьев: — Каждый последующий расплачивается за предыдущего. А закон российского истеблишмента: каждый последующий вождь обливает грязью предыдущего. И списывает на него свои (и вообще все существующие в мире и жизни) ошибки.
Маркофьев никого из предшественников не ругал.
— У каждого есть чему поучиться, — замечал он.
Избиратели слушали его выступления с недоверием. Они ведь привыкли, что все друг друга обвиняют, поливают и поносят на чем свет стоит.
О чем думают правители, когда объявляют предшественника бездарью, преступником и негодяем? Они, наверно, полагают, что население придет в восторг от подобной запоздалой борьбы с несправедливостью и попыткой нового лидера выправить пропащую ситуацию. А вот не приходит в голову умникам-разоблачителям, что уставшее от бесконечных перетрясок в верхах бесправное большинство станет думать: все они там такие! Одинаковые…
Контрольные вопросы. Разве трудно сказать, что и раньше все было правильно? Что уверенно следуем верной дорогой? И с пути не сбивались и не свернем? И делай после этого что хочешь! Кто проверит? Если НИКТО НИЧЕГО НЕ ПОНИМАЕТ И НЕ ПОНИМАЛ! (Если бы понимали — пустили бы вас в лидеры, как вы думаете?) Зато сразу и всех (кроме отдельных вечно не согласных и недовольных отщепенцев) подобным успокоительным заявлением можно ублаготворить…
ВЫВОД. Ради общего блага НАДО ВРАТЬ И ПОДТАСОВЫВАТЬ, как делают во всех цивилизованных высокоразвитых странах!
Что и когда у них было не в порядке? Всегда и все — превосходно! Поэтому они своей историей гордятся, а мы своего прошлого стыдимся.
— Давай разберемся, — говорил Маркофьев. — Нечестность всегда проистекает прямо и непосредственно от первого лица государства. Принято думать, что оно, это лицо, разбирается во всем, является специалистом во всех сферах и областях жизни. Но ведь это не так! У него, у этого лица, толпы помощников и советников по каждому вопросу: начиная от военной и кончая культурной мельпоменами. Потому что оно, это лицо — обычный человек. А не Господь Бог. Ему пишут справки, отчеты, тексты выступлений. Но это же панама! И Брежнев, и Ельцин, и Петр Великий не были сверхлюдьми, а были обычными, как мы с тобой, созданиями. Зачем же водить народ за нос? Пусть лидеры честно признаются: такими-то вопросами мы владеем, а в таких-то ни бельмеса не смыслим. Но они не признаются…
Как раз в это время затонула в Баренцевом море очередная подводная лодка.
Затем был взорван вещевой рынок.
А буквально через несколько дней — прогремели взрывы в подземном переходе в центре столицы.
Президент должен был выказать отношение к трагедии.
Телерепортаж из его южной резиденции запечатлел группу известных лиц и тел: крупные руководители окружили лидера и наперебой поздравляли его с победой на теннисном корте. Все были загорелые, упитанные, улыбающиеся, что-то, видимо, после обеда дожевывающие. Рассусоливать о печальном им явно не хотелось. Но ситуация требовала. И когорта курортников, постаравшись придать физиономиям скорбное выражение, заталдычила о том, что делается все возможное для спасения субмарины а также поимки преступников, поднявших на воздух рыночные палатки и киоски в подземном бочаге. Причем задние из свиты напирали, желая втиснуться в кадр, их ухмылки и ковыряние в зубах могли видеть миллионы зрителей и родители погибавших, но все еще подававших сигналы о бедствии матросиков.