Мы должны были пойти втроем. А пошли вдвоем. На эту крайне важную для нас встречу маркофьевская пассия, отвалившая ему уголовные дела на вес, попросту не явилась.
— Потому что они всегда думают не о том, — говорил Маркофьев.
Отчего же она не пришла? Все выяснилось позже. Она сказала:
— Я разочарована в тебе… Я думала, ты снова хочешь крутить со мной любовь. А ты… Ты весь в этой глупой политике! Да и президент тоже женат. Что бы я там стала делать? Даже не говорю, что в тот день я неважно выглядела.
Вывод. ЛЮДИ ВСЕГДА ОСТАЮТСЯ ЛЮДЬМИ!
Маркофьев все понял правильно.
— Ты тоже замужем, дорогая, — сказал он. — К тому же мы сватали за президента не тебя, а наше дело…
— Между мужчиной и женщиной не может быть никаких других отношений кроме любовных, — говорил Маркофьев. — Сама природа предусмотрела именно такие отношения между ними. Что, кстати, наглядно подтверждается разностью строения их тел. Не правда ли? Ну, так и надо именно эти отношения ставить во главу. Все заблуждения происходят от того, что кто-то думает, будто мужчину и женщину могут объединять какие-то еще нити. Служебные? Дружеские? Партнерские? Чушь и ерунда! Из-за такой путаницы и случаются недоразумения. Когда мужчина и женщина впервые видят друг друга — о чем они сразу думают? О том, кто и каким окажется в постели. А вовсе не о том, как удачно они могли бы сообща поработать на ниве просвещения, технического прогресса или торговли. Сперва, прежде всего — любовь. Чем я всегда и занимаюсь. Остальное — наносное и прикладное. Или подкидное.
Конечно, если бы она пошла с нами… Все, возможно, получилось бы по другому. Скорей всего мы сели бы играть в преф. Расписали бы пулечку. Или сразились бы в гольф. Или крикет. На кремлевской брусчатке во дворе… Но поскольку женщин в компании не оказалось, а бильярдный стол находился в соседнем зале и до него просто лень было идти, карточные же колоды, естественно, лежали всюду, решили сразиться двое на двое в подкидного.
Президент играл в паре с Иваном Грозным, Маркофьев — со мной. Поединок проходил без шуток-прибауток, в полном молчании.
Поначалу нам с Маркофьевым не везло. Мы сдали подряд семь партий. Я встревоженно поглядывал на своего друга. На его лице не дрогнул ни один мускул. Он подмигнул мне украдкой.
После чего мы проиграли еще две. Козыри из колоды загадочным образом перекочевывали в веером или даже павлиньим хвостом стоящие в руках наших соперников картежные опахала.
Иван Грозный расслабился, закурил и откровенно ухмылялся. Президент оставался напружинен и деловит. Он то и дело заносил в блокнот с золотым тиснением на сафьяновом переплете "От Моники, с любовью" какие-то каракули.
— Буш подарил, у него после Клинтона осталось таких два, — объяснил он, перехватив мой взгляд.
Звонил телефон прямой связи с Лондоном и Вашингтоном. Несколько раз взвизгивал таймер, напоминавший, что за дверью, в приемной, ждут игроки основного состава. Пора было отправлять поздравительную телеграмму Гейдару Алиеву — по случаю удачного завершения разработки шельфа на Каспии.
Но прервать захватывающий поединок никто не решался. Мы отдали еще кон. Президент сосредоточенно покусывал заусенец, бескровное лицо напоминало гипсовую маску. На лбу Грозного вздулись фиолетовые жилы. Мне сделалось страшно за его здоровье. Слишком велика была ставка. И непомерна ответственность. Исход партии, казалось, предрешен. До ее завершения вроде бы оставались считанные мгновения.
Однако не следовало забывать: в этой сидевшей за ломберным овалом и под государственным флагом четверке находился человек, чье превосходство в везении и абсолютная власть над обстоятельствами были необоримы и не подлежали сомнению и, тем более, упразднению. Напрасно Иван Грозный, ухмыляясь, торжествовал победу. Напрасно президент рассчитывал на свои мнимые преимущества. Помноженный на неукротимый, гремучий внутренний потенциал и азарт главного за этим столом заводилы, исторический энергоресурс начал осуществлять свою миссию.
* ИГРАТЬ НАДО ДО ПОСЛЕДНЕГО! И, НЕ КОЛЕБЛЯСЬ, ВЕРИТЬ В СВОЮ ЗВЕЗДУ. Вот что я вам скажу — особенно после той кремлевской чересполосицы.
Все последующие козыряния были наши. Партию, состоявшую из двадцати одного тура, мы завершили в свою пользу.
Президент, еще сильней побледневший, предложил новую баталию — опять из двадцати одного тура.