И н г а (начинает шмыгать носом).
Я (зло):
- Поплачь, поплачь - Кутька высерет калач...
...посреди коридора стоит Инга.
- Как ты мог? - говорит она и убегает.
Я иду по улице. Никогда не думал, что буду один. Когда-то у меня была мать. Жив был отец. Мы ехали в трамвае, а в кинотеатре "Пионер" шел фильм "Ты не сирота". На афише так и было написано: "ТЫ НЕ СИРОТА".
Потом их не стало. Сначала отца, потом матери...
В школе мне нравилась одна девочка. Два раза я провожал ее домой. А однажды даже позвонил ей в дверь. Не знаю, почему. Я убегал вниз по лестнице и слышал, как дверь распахнулась и кто-то вышел на площадку...
Потом она мне разонравилась. Или мне показалось, что она мне разонравилась...
(А может быть мне просто нравилось, как она страдает, видя, что я делаю вид, будто она мне разонравилась).
Потом мы уехали во Владивосток, а ее отца (он был военный) перевели в другой город.
Галина Ивановна, простите! Я обманул вас. Я никогда бы не смог стать вашим мужем. Я бы мог жениться только на ней. На этой девочке из пятого класса. Я бы заботился о ней. Я бы заплетал ей косички, встречал ее после школы. Зимой мы бы играли в снежки, а лето проводили в деревне. Я бы покупал ей парное молоко, и она бы цедила его из блюдечка...
Ей бы я простил все на свете!
Ей я бы простил даже шнурок от тампакса.
"Ты - не сирота!"
Ты - не сирота...
Плевать! Человек должен жить свободно и одиноко.
И тут меня озаряет. Я не один! У меня есть жена! Из прошлой жизни. Как я раньше о ней не вспомнил?
Назарова не одна. Какой-то мужичок-боровичок с бумаженцией в руке стоит перед ней навытяжку. Назарова просит его подождать за дверью.
- Мне плохо! - когда мы остаемся одни, первым делом сообщаю я. - Мне очень плохо!
Я обнимаю ее, целую, и она в первый момент не понимает, что от нее требуется.
Потом до нее доходит, она начинает яростно сопротивляться. Потом уступает...
В самый неподходящий момент в кабинет входит секретарь. Та самая. Я делаю вид, что не замечаю ее. Секретарь неслышно притворяет за собой дверь.
Потом Назарова плачет. Я поправляю на ней загнувшийся воротничок и чмокаю в соленую щечку: "Извини, так получилось!"
Распахнув дверь, я громко говорю:
- Нет, что ни говорите, а вторая форма хозрасчета более перспективная, чем первая!
(Это для конспирации).
Притворив за собой дверь в кабинет Назаровой, я бросаю взгляд на секретаря. Она сидит за своим столом. Один глаз смотрит у нее в потолок, другой - в пол. Она, вероятно, решила, что у нее начались галлюцинации.
Дома я достаю из холодильника бутылку водки. Наполняю двухсотграммовый стакан. "Водка - самое гениальное изобретение человечества". Если я когда-нибудь разбогатею, я обязательно поставлю памятник водке. Русской водке.
Закусив болгарским консервированным огурцом, я ложусь на диван. Укутываю ноги шерстяным пледом. И перед тем как провалиться в тягучий горьковатый сон, отключаю телефонный аппарат.
11.
Вольдемар повесился на трубе у себя в туалете. Как установила судмедэкспертиза, между тремя и пятью часами утра. (После истории с фотографией Виктория забрала девочку и ушла ночевать к подруге.) Долго ходил по комнате, курил... Вся пепельница была завалена окурками. Пепел был везде. И вот наконец решился.
Я сижу у себя в кабинете за столом. Дверь медленно распахивается...
... в кабинет входит Вольдемар.
- Не помешаю? - спрашивает он и без приглашения опускается в кресло.
Передо мной чистый лист бумаги, на котором я вырисовываю восьмерки. Одна за другой. Одна за другой...
- Ну, что доволен? - спрашивает Вольдемар.
- Чем? - уточняю я.
- Ну, всем этим.
- Это твои проблемы.
- У меня к тебе просьба, - выдавливает из себя Вольдемар.
- Валяй.
- Забери свое заявление.
- Нет.
- Почему?
- Нет и все тут. Без комментариев.
- Пойми, - подается вперед Вольдемар, - это место принадлежит мне. Академиком должен быть я!
(Ого! Уже "академиком"! Аппетит приходит во время еды).
- Нет, - говорю я.
Вольдемар откидывается назад и долго смотрит в окно.
- В детстве я был ребенком...
- Догадываюсь, - иронизирую я.
- Не перебивай! Я был серьезным, рассудительным, не по годам взрослым ребенком. За это меня прозвали "Профессором"... Умоляю! - неожиданно срывается он на крик. - Уступи!
- Нет, - говорю я.
- А-а-а! - Вольдемар вскакивает и начинает метаться по кабинету. - Я хочу икры! Я хочу красной икры! Мне мало бутерброда с маслом! Дайте мне икры!..
- Перебьешься без икры, - говорю я. - Не смертельно. Жить будешь.
- Дайте мне икры! - кричит Вольдемар. - Или я убью себя!
- Это твои проблемы.
Вольдемар выхватывает из кармана револьвер и приставляет его к своему виску:
- Считаю до трех. Один! Два! Три!..
- Стреляй! - кричу я. - Стреляй!
...передо мной испуганное лицо Галины Ивановны.
- Игорь Александрович, Свирского привезли, - сообщает она.
- Хорошо, я сейчас спущусь.
Только сейчас до меня доходит, что последние слова я произносил вслух.
Гроб стоит посреди актового зала. Несколько рядов кресел сдвинуты к стене. Перед гробом на стульях - две фигурки. Виктория и девочка. Девочка похожа на мать. Такие же льняные, зачесанные назад волосы. На вид ей, лет десять.
Лицо Виктории скрывает черная вуаль. Меня это коробит: слишком вычурно. Оперетткой попахивает.
"Вуаль! Вуаль...- мысленно повторяю я. - Где-то я ее уже встречал. Причем, совсем недавно... Нет, не помню".
Сидящая у гроба девочка раздваивается. От нее отделяется бесплотная копия, которая приближается ко мне...
- Дядя, зачем вы убили моего папу? - спрашивает у меня девочка, похожая на Викторию.
Мое лицо становится непроницаемым.
- Запомни раз и навсегда, - чеканю я каждое слово. - Твоего папу никто не убивал. Твой папа убил себя сам! Твой папа был максималистом. Ему было мало одного бутерброда с маслом. Ему хотелось еще и икры! "Все или ничего"! Психологи называют это "детскостью мышления".
(Девочка опускает голову).
- Я понимаю тебя, - продолжаю я. - Ты его дочь. Часть икры должна была достаться и на твою долю. А так: ни папы - ни икры!
(Девочка начинает всхлипывать).
- Не плачь, - говорю я. - У тебя еще все впереди. Окончишь школу, выйдешь замуж. За офицера-пограничника. И уедешь на заставу. В Таджикистан. Картину "Джульбарс" видела?
- Нет, - тихо говорит она.
- Ну, ничего. Еще посмотришь. У тебя еще все впереди!
С кладбища мы возвращаемся в институтском автобусе. Я сижу возле Виктории. У прохода. Виктория прижимает к себе девочку: она сидит у нее на коленях и смотрит в окно.
"Они были друзьями", - доносится сзади.
(Это про нас с Вольдемаром).
Время от времени я ловлю на себе взгляды сослуживцев. Обычно так смотрят на начальников. И хотя до выборов еще далеко, вопрос, кажется, уже решен.
"Пришел новый вожак, и стая приняла его".
Вольдемара поминали в диетической столовой. Из столовой мы выходим вдвоем с Викторией. Девочку (чтобы не травмировать психику ребенка) забрала к себе ночевать одна из сотрудниц. Туда же должна приехать потом и Виктория.
Мы идем с Викторией по улице. Ее лицо по-прежнему скрывает вуаль. Встречные прохожие провожают нас недоуменными взглядами: что за маскарад?
... Мы у меня в прихожей. Я помогаю Виктории раздеться. Виктория снимает вуалетку. Не глядя на себя в зеркало, проходит в комнату...