Не случайно, что на первом съезде один депутат, кажется, из Красноярска, прямо с трибуны обратился к президиуму:
- И не присылайте к нам больше всякую сволочь!
(Имелся в виду руководящий состав.)
На что искушенный в аппаратных назначениях Анатолий Лукъянов отреагировал с пониманием: "Есть такая проблема!"
... Виктория гасит сигарету.
- Я пошла. До вечера.
- До вечера, - говорю я и мысленно добавляю: "госпожа директриса".
Впрочем, чему я радуюсь? "Если с тобой спит жена льва, это еще не значит, что ты - лев".
В два часа у меня встреча в издательстве. Я оповещаю об этом Галину Ивановну и, на ходу застегивая пуховик, выхожу из кабинета.
Я люблю Владивосток. Родители привезли меня сюда, когда мне было десять лет. Тут я окончил школу, институт. Два раза я уезжал отсюда, казалось, навсегда. И дважды возвращался обратно.
Институт находится на возвышенности по соседству с фуникулером. На работу и домой я всегда хожу пешком. На это у меня уходит полчаса. Иногда я растягиваю удовольствие. Тот, кто гриппозно-насморочной зимой месил грязь на улицах Одессы и Николаева, поймет, что испытывает человек, когда солнечным январским днем спускается по нескользкой заснеженной улице, как бы опоясывающей гигантскую чашу бухты Золотого Рога.
Любое сравнение тут хромает!
Едва ли не каждый шаг на моем пути связан с каким-нибудь воспоминанием...
Тут я однажды нашел кожаную женскую перчатку, еще хранившую тепло чьей-то руки...
А вот тут - возле института искусств - на нас напали собаки. Правда, до кровопролития дело не дошло.
Но самые нежные чувства вызывает у меня кинотеатр "Комсомолец" - Мои Школьные Университеты.
... В седьмом классе у нас появилось новое развлечение - проходить в кино без билета. (На нашем языке: "прохлынуть".) Это было что-то вроде игры. "Зарница" дворового масштаба.
Все кинотеатры в центре города были нами досконально изучены и систематизированы.
В "Уссури" и "Приморье" можно было не соваться. В лучшем случае тут светила перспектива пристроиться на правах приемного сына к многодетному семейству, и пока контролер возится с билетами, бочком-бочком протиснуться в зал.
Получше дела обстояли с "Владивостоком". Здесь надо было дождаться, когда после сеанса на улицу распахнутся двери, и мухой юркнуть за кулисы - в "заэкранье".
Но самым родным был для нас "Комсомолец". Голубой зал. Тут, как и в случае с "Владивостоком", следовало дождаться конца сеанса, затем заскочить в тамбур, потянуть на себя дверь, ведущую в кочегарку, затаиться и ждать, ждать...
До сих пор помню как с диким сердцебиением я приоткрываю дверь в темный зрительный зал, а на экране - во всей своей ослепительной красоте - Сарра Монтьель, королева "Шантеклера".
Да, такое забыть нельзя!
И если когда-нибудь я дойду до того, что стану писать мелодрамы, то в этом, старина "Комсомолец", будешь виноват ты.
... У входа в издательство с лотка торгуют книгами. Я беру свой гороскоп и раскрываю на первой странице.
"Змея-Близнецы. Очень быстрая, подвижная Змея, она юркая, пронырливая, не очень крупная, и потому ее поведение нехарактерно для большинства Змей... Личность Близнецов-Змеи полна загадочного мистического очарования, у нее достаточно уравновешенные и продуманные поступки...
Такой человек никогда не раскрывает своих целей, но достигает их неожиданно быстро и верно..."
Похоже.
Я покупаю гороскоп и вхожу в издательство.
... В кабинете редактора, помимо его хозяйки, сидит писатель Лев Царев. Местный "зубр". Недавно он вернулся из путешествия по Алабаме - что значит Перестройка! - и делится сейчас впечатлениями.
Царев патронирует меня. Десять лет назад, когда я принес в Союз писателей свой первый рассказ, он первым прочитал его и, в качестве члена редколлегии, рекомендовал для публикации журналу "Дальний Восток".
Кстати, и тот мой рассказ, что после долгих мытарств угодил в литературный альманах (собственно говоря, здесь я из-за него), фактом своего обнародования обязан прежде всего ему - Цареву.
- Старик, я слышал, у вас директора выбирают, - говорит Царев. Рискнуть не хочешь?
Вот чего не хочу, того не хочу! Во-первых, я - марксист. В том смысле, что больше всего ценю свободное время. ("Праздность - мать совершенства". О.Уайльд.) Во-вторых, я - гедонист! И в-третьих, у меня, как мне кажется, есть чувство юмора. Возглавлять институт экономики в стране, где нет Экономики как таковой, - это, на мой взгляд, уже патология.
Однако Царева в свои "размышлизмы" я не посвящаю.
- Директор - это завхоз со степенью, - шучу я.
- Ну, как знаешь, - едва ли не с обидой говорит Царев. - Тебе видней!
Царев уходит.
Редактор - ее зовут Инна Акимовна - приносит из производственного отдела гранки моего рассказа.
- Чай будете? - спрашивает она.
- Спасибо, - киваю я.
(Я уже в тексте.)
Инна Акимовна включает электрический чайник. Она не подозревает, что является автором моего любимого афоризма: "Русская литература - девушка серьезная, ее нахрапом не возьмешь".
... Знакомство с гранками окончено. Ну, что? Вполне сносно. Есть несколько ритмических сбоев (исправлять уже поздно), но в целом: потянет!
- По-моему, съедобно, - констатирую я.
- Главное, что автору нравится, - язвит Инна Акимовна.
И то верно!
Виктория приходит уже в сумерках. Я помогаю ей раздеться, цепляю на вешалку кроличий полушубок (у жены директора шубейка могла быть и покруче), достаю из рундука ее тапки...
В комнате Викторию ждет накрытый сервировочнный столик на колесах. Три анемичные гвоздички - дань чувствительной натуре Виктории.
Виктория берет с полки книгу Марины Влади "Владимир, или Прерванный Полет" (я купил ее во время последней командировки в Москву) и садится на диван.
Я открываю шампанское (разумеется, без выстрела); наполняю бокалы...
И как бы спохватившись (что там у нас по программе?), при помощи пульта включаю "видик".
Во весь экран появляется... не буду говорить что.
"Пардон!"
Я нажимаю на "stop" и включаю перемотку кассеты назад - к началу фильма. Если эту видеопродукцию можно назвать фильмом!
Пока кассета перематывается, я предлагаю выпить.
"Сейчас Виктория сделает глоток и спросит: "Полусладкое?"- мысленно говорю себе я. - А я отвечу: "Другого не держим".
Виктория (делает глоток):
- Полусладкое?
- Р а з у м е е т с я, - не без удовольствия щелкаю я по носу своего внутреннего редактора (чтоб не сильно гоношился).
Раздается щелчок. Это кассета, перемотавшись до конца, сейчас пускается в новый путь в режиме "play".
На этом под официальной частью можно подводить черту: более благодарного зрителя "порнухи", чем Виктория, найти трудно.
Я допиваю шампанское и какое-то время смотрю в окно. Там, ей богу, интересней! В освещенных окнах соседней девятиэтажки видны фигурки людей...
К тому же содержание фильма я могу воспроизвести по кадрам, не говоря уже о диалогах, состоящих из двух реплик: "Fuck me!" и "Oh-h-h!"
Так и есть. С экрана доносится:
- Fuck me!
- Oh-h-h!
Я наклоняюсь к Виктории и прикасаюсь губами к ее щеке...
Виктория настолько погружена в происходящее на экране, что даже не замечает этого.
Мне не остается ничего другого как действовать более активно...
Года два назад в институт завезли импортный ширпотреб. (Мне тогда еще достался индийский пуловер.) Дефицит распределяли в лучших традициях военного коммунизма. Причем, в два этапа. Сначала жеребьевку проводили между отделами, а затем - внутри каждого.
Особой популярностью среди женской половины института пользовались японские бикини, в комплекте из семи предметов, на каждом из которых был указан день недели. Так называемая "неделька". Ну а поскольку на всех "неделек" не хватало (на то он и дефицит!), наши женщины приняли единственно верное решение: взять и поделить трусы поштучно. Не взирая на дни и недели!