Глаза Джерри задержались на большом приметном камне, который они с отцом укладывали на дно сухой канавы вдвоём и с горячими спорами.
Укол в сердце.
А вот ствол сосны, упавшей под напором ледяного шторма, нагрузившим её крону тоннами замороженной влаги. Нет печальнее зрелища, чем погибшее живое дерево. Есть в жизни невыносимые тяжести — они не гнут и не ломают, а просто выворачивают с корнем.
Через сотню метров дорога взяла круче. Наверное от этого Джерри стало трудно дышать, и перед глазами поплыл темнеющий лес. Вот и двойная сосна на краю просторной площадки. Конец пути.
Дом.
Нет, нет! Джерри, задыхаясь, смотрел на горько-медовые бревенчатые стены и тёмно-зелёную крышу, под которой прожил десять лет. Это не дом! Это просто стены и крыша — ракушка без жемчуга, пустышка без молока, дом без любви. Обманка!
Ожесточая сердце, Джерри мотнул головой. Глаза остановились на знакомых голубых елях, давно посаженных родителями — по дереву на каждого обитателя, тогда ещё — дома…
Одно из непреодолимых весенних удовольствий детства — снимать слюдяные лохматые колпачки шелухи с бурно растущих еловых почек, освобождая тугую пружину фиолетового молодого побега. Под защитой ветвистой путаницы жёстких синих игл мелкие птицы любили вить гнезда.
А вот норвежская зелёная ель — общее семейное дерево. Семьи уже нет, а она, плакучая, всё растёт, на что-то надеется…
Чёрт! Джерри быстро взбежал по лестнице к двери дома и толкнул стеклянно-деревянную створку. Дверь его узнала и сразу впустила. В большой комнате вспыхнул свет, и прошлое обрушилось на Джерри, как снежная лавина.
Тонкий запах дерева. Двадцатифутовый кафедральный потолок из сосновых прозрачно-лакированных досок. Зелёный берёзовый пейзаж на стене. Высокие напольные часы с золотым маятником и мелодичным боем, сопровождавшим Джеррино детство. Кожаные тёмно-бургундские диваны, где устраивалась вся семья — посмотреть новый или хороший старый фильм. Камин из крупного дикого камня, уютно горящий зимним вечером. Огненные отблески на лицах родителей и бревенчатых стенах.
Хотя стоял август, на каминной решётке из закопчёного чугуна лежали колотые поленья. В высоких, от пола под крышу, окнах сгущалась темнота.
Под ноги Джерри подкатился, вереща и приседая от восторга, домашний гном.
— Хозяин! Хозяин! Как я рад! Ура — вы, наконец, появились!
Робот стал тарахтеть о своих печалях и проблемах — о невоспитанных белках, грызущих подоконники, об ужасных пчёлах-плотниках, дырявящих брёвна стен быстрее, чем робот-заделочник их замазывает. Джерри растроганно смотрел на старого знакомца, пока тот неосторожно не спросил:
— А где Михаэль, ваш отец?
Юношу как током ударило. Он взорвался:
— Пошёл прочь и больше не приставай ко мне! Меня здесь нет, понял? И выключи свет!
Домашнего робота сдуло ветром, и дом погрузился в сумрак.
Джерри рванул балконную дверь и вышел на обширный треугольный дек, кораблём устремлённый в вечерний лес, в сухой звон осенних цикад.
Он помнил эту деревянную веранду весной — в золотой сосновой пыльце и крылатых кленовых семенах; летом — в медовых каплях знойной смолы и в заплаканных зелёных листьях, сорванных штормом; осенью — в лужах с дождевыми частыми кольцами и в наметённых грудах жёлто-коричневого листопада; зимой — в неровных рядах вспыхивающих солнечных сосулек и в сугробах лунного снега.
На этой палубе юный Джерри плыл в неведомые счастливые моря.
Но раньше за его спиной был дом, а сейчас позади — пустота. Он вырос, простился с детством и остался один на своём корабле, а впереди — ночь без единого огня.
Уже окончательно стемнело, и веранда утонула во мраке. На северо-востоке, за плавной горой возвышалось тяжёлое облако в виде башни. Обычной ночью облако бесследно бы потерялось в темноте, но сейчас в нём кипела дикая гроза и туманная башня беспрерывно озарялась изнутри яркими вспышками. По странной атмосферной прихоти, гром не долетал в долину, и это зловещее буйство молний в тишине тревожило сильнее, чем обычный грозовой грохот.
И дождя совсем не было.
Джерри ушёл с дека и поднялся на второй этаж, к родителям. Здесь ничего не изменилось за прошедшие годы. Широкая кровать с белой пушистой шкурой на стене у изголовья, ореховый отцовский стол на львиных лапах, деревянные резные шкафы с книгами, изящные кресла со светлой обивкой. От неизменности вещей Джерри стало ещё хуже. Родителей вопросительно смотрели на него с фотографий, стоящих в полумраке книжных полок.
— Простите меня, мама и папа… — сказал Джерри сдавленным голосом, — одному так трудно стать счастливым…
Юноша вернулся на первый этаж и обессиленно опустился на ковёр перед камином. Лаптоп включился сам. Свадьба королевы Никки и принца Айвана транслировалась по всем главным каналам. Церемония пока не началась, но комментаторы легко находили о чём посудачить. Его имя тоже иногда всплывало, но Джерри не вслушивался.
Он чиркнул длинной спичкой из футляра, который держал на спине прикаминный соломенный олень, долго и рассеянно смотрел, как она горит — пока не обжёг пальцы. Повесил последний огонёк на опилочно-восковый растопочный кирпичик под дровами. Сухие дубовые поленья быстро разгорелись, и Джерри омыла волна смолистого дымного запаха, дрожащего света и трескучего тепла.
Юноша закрыл глаза. Как он замёрз…
Джерри провёл возле этого огня лучшие часы детства, читая книги под стук крупного дождя по крыше и с улыбкой слушая удары холодного ветра в стены. Камин окружали огромные окна: зимой сугробы с любопытством льнули к стеклу, и комната уютно освещалась огнём и снегом.
Жить в родном доме с мамой и папой, ужинать и смеяться вместе, смотреть на вечерние розовые облака в небе и живое пламя в камине, слышать лёгкий звон раскалённых углей и горьковатый дымок.
Детское прозрачное счастье.
Горло пересохло. В нём поселился тугой ком, мешающий дышать. Джерри рывком встал и достал из холодильника ледяную бутылку минеральной воды.
Громкая музыка с экрана возвестила о начале свадебной церемонии, и Джерри сразу обо всём забыл. Он был равнодушен к деталям происходящего, его совершенно не интересовал жених; как всегда, всё, что он хотел — это увидеть Никки.
Невеста появилась в длинном и удивительно красивом бело-огненном платье. По белой ткани бродили световые вспышки, напоминающие ослепительные солнечные блики на морской волне, на которые Джерри часто смотрел с пустынного берега. Прозрачные волосы девушки переплетались с бриллиантами, разбрасывающими яркие цветные иглы. Камеры немедленно показали крупный план, и юноша впился глазами в родное лицо.
Без Никки его жизнь превратилась в ад. С каждым днем тиски, сдавливающие сердце, делали новый зажимающий оборот, и грудь болела, не переставая. Лишь когда Джерри видел свою драгоценную Никки, он забывал о мучительных тисках. «Сегодня Никки будут показывать долго, — с радостью подумал юноша. — Сегодня она такая красивая!»
В последнее время он легко терял связь с реальностью и замыкался в себе, как пустой дом, обрушенный внутрь.
Никки действительно показывали долго. Она не выглядела весёлой, хотя улыбалась в нужных местах длинной и торжественной церемонии. Но Джерри знал её лучше всех и видел, что она скрывает печаль. «Может, они плохо с ней обращаются? Вдруг ей одиноко в чужом замке? — наивно думал он. — Надо было плюнуть на всё и поехать вместе с ней…»
«И ты бы выдержал жить в замке Шихин-ых и ходить мимо комнат, где Никки поселится вместе с мужем?» — спросил трезвый и тихий голос.
«Я бы постарался изо всех сил — ради неё!» — сказал другой голос, громкий из-за ноток неуверенности.
«Нужна больно Никки перед глазами твоя тоскливая рожа! — отрезал первый беспощадный голос. — Отпусти девушку на волю, не порти ей жизнь своими трагедиями.»