В научном поле наблюдаются два вектора: 1) стремление к накоплению знаний;2) стремление к получению специфических навыков, связанных со стремлением к признанию, созданию научной школы, с желанием создать себе имя. Научная компетенция фиксируется как символический капитал, существующий наподобие финансового капитала. Он может концентрироваться по мере накоплений знаний и творческого опыта, но может также превратить своего адепта в банкрота в случае, например, излишнего упорства в отстаивании сомнительной теории. Авторитет символического капитала находится в зависимости от работы СМИ, от научно–популярной литературы, которые способны популяризировать деятельность и научные открытия ученого. Однако истинный авторитет символического капитала определяется только в непосредственной среде действия этого капитала – в среде профессионалов. Высший вид оценки символического капитала – это признание коллег.
Между тем интеллектуальная собственность способна выступать как «инструмент принуждения», поскольку «истина» в той или иной форме знания может навязываться властью, самостоятельными структурами «языковых игр», которые заставляют предпочитать одни научные метафоры другим, ставят в зависимость от аргументов символических и риторических стратегий. Действительно, складчатые структуры власти способны переходить в складки научного поля и наоборот. Однако власть хотя и редко, но прислушивается к мнению ученых. Бурдье справедливо отмечает, что уровень авторитетности науки находится в обратной зависимости от ее близости к власти. Этот тезис подтвердился непосредственными исследованиями, указавшими на падение авторитета университетских профессоров, которые участвуют в деятельности властных структур.
Поле научной культурной среды обладает специфической внутренней цензурой, создающей определенность полевых границ, и тем самым обозначает границы научной элиты. По словам Ж. Делеза, закон экстремального состояния материи требует максимума материи для минимума протяженности. Поэтому наука представляет собой «борьбу с хаосом», а хаос, в свою очередь, – средство борьбы против «мнений».[434] Цензура поля вырабатывается в процессе обособления в социальной среде для сохранения своей чистоты.
Взаимодействие полевых сред развивалось в процессе культурной эволюции. Их специфические возможности накладывают отпечаток на агентов поля точно так же, как вид искусства задает границы творчеству художника в избрании материала и системы образности. Между тем поле научной элиты пересечено множеством складок, уводящих в специальные, пограничные области деятельности. «Проблема не в том, как завершить складку, но в том, как ее продолжить, пересечь ею потолок, устремить ее в бесконечность».[435] Складка, по мысли Делеза, не только затрагивает все виды материи в разных масштабах, с разной скоростью и сообразно разным векторам, но еще порождает и определяет «форму». Искусственное формирование складок – это художественно–технический дизайн.
Иным полем является инженерное творчество, связанное с процессами непосредственного производства. Следовательно, инженер–дизайнер производственной среды, создатель «формы» жизнедеятельности моделирует деятельность непосредственных производителей, как правило, людей массы. Конструируя агрегаты, он конструирует процессы их производства, рабочие места и связанное с этим разделение труда. Инженер–дизайнер моделирует среду, формирует природу и характер складчатой поверхности, ее разломы, сгибы и лабиринты, формирует пространство социальной жизни и мироощущение агентов. В творческом процессе инженера складчатая поверхность находит свою проекцию в предметном мире вещей и механизмов.
Поле научной элиты в условиях посткультурного развития характеризуется постепенным увеличением «порога вхождения», требует от агентов высокого уровня подготовленности и креативности, приводит к уменьшению противоречий между конкурентами, усреднению активности научных стратегий, замене больших периодических революций множеством мелких постоянных революций, свободных от политических и иных внешних причин. Поле обладает иерархией, распределяющей агентов по «степеням вхождения». Пороговые уровни отделяются складками. Складки поля – это не только линии внутренних связей, но и границы порогов.
Реальное научное поле в условиях посткультуры обретает устойчивый консенсус в определении объекта «научного спора», без вмешательства религиозных, философских и политических критериев. Складчатая поверхность научного поля выделяется своей определенностью, сгибы складок определяют четкие границы, несмотря на подвижный характер изгибания периферии. Для сознания научной элиты характерно, по словам Г. Башляра, «постоянное усилие по десубъективации». Ученый, исследователь объекта, сам склонен быть пронизан объектными складками, раствориться в поле своего исследования. Ученые склонны, если предоставляется возможность, ставить эксперименты на себе, поскольку стремятся любым путем достигнуть объективной истины.
Поле политики, так же как и поле науки, претендует на элитарность, однако избранность политика определяется безликим мнением массы, которая, по словам Бодрийяра, находит в политике свое собственное отражение.
Принципом политического поля становится мобилизация людей через внушение им предложенных принципов политического видения. Искусственное навязывание видения и определения мира, а также социального поведения, выступает как акт мобилизации определенных социальных отношений и массовых энергетических сил. Политическое поле основано на символическом насилии. Складчатая поверхность политического поля не является самодостаточной, но имеет тенденцию расходиться веером от силового центра и опутывать множеством мелких складок периферию. Политическое поле, подобно паутине, не способно самостоятельно существовать в социальном пространстве без крепкого утверждения во всех иных полях. Ему необходимо прикрепиться к прочным стенкам пограничных ему полей. Его сила и устойчивость заключены именно в крепости внешних складок, которым передается силовая инфлексия. Поле политики не обладает самодостаточностью, поскольку аккумулирует внешнюю энергетику (науку, искусства, журналистику), а также энергетику массового сознания и не относится к элитарной культуре, поскольку существует благодаря освоению складок, идущих в политику от других полей. Между политикой и внешними полями нет разлома, свидетельствующего о самодостаточности, но есть плавный переход складчатого пространства, забирающего внешнюю энергию и симулирующего творческую активность.
Каждая творческая среда культивирует индивидуальное творчество, поскольку только творческая личность способна создавать новый продукт. Особенности творческого процесса оказывают определяющее влияние на специфику поля искусства, существовать в котором «значит различаться». Это свойство отчасти роднит художника и политика. Как в искусстве, так и в политике нет ничего более опасного, чем сходство, растворяющее агента в тождестве с Другим. Отдельность агентов поля искусства придает ему невиданную энергетику, что позволило Делезу назвать искусство «складкой силы». Но основа силы художественной деятельности заключается в оригинальном творческом процессе, «в учреждении модусов существования или изобретения новых возможностей жизни», чего нет у политика, прикрепленного складками к массовому сознанию и создающего симулякры. Если символический капитал художника основан на «незаинтересованном интересе», то подобный капитал политика весьма заинтересован и основан на подчинении общественного мнения.
Поле искусства определяется не только внутренней дифференциацией творческих потенциалов агентов, но также высоким уровнем свободы. Со времени Кватроченто художники добились свободы, например, в выборе цвета и композиции. Даже если существовала сюжетная зависимость (например, в Академической школе живописи), то многие моменты исполнения произведений были произвольны.