Выбрать главу

♥ привязанность, дружбу (которую он считал видом любви);

♥ влюбленность (половую любовь), которая уничтожает разницу между «брать» и «давать»;

♥ любовь милосердную, благодатную – высший вид любви.

Правда, по его мнению, милосердие всегда должно входить в естественную любовь. Ведь в тех, кого мы любим, есть отблеск божественного, и именно в любви к ним, прежде всего, проявляется вера в Бога.

Французский писатель Стендаль классифицировал любовь как влечение, тщеславие и страсть. Однако Ортега–и–Гассет заметил, что он имел в виду не любовь, а влюбленность. Согласно Ортеге, любовь – это самодостаточная эмоциональная деятельность, направленная на любой объект, когда в основе деятельности лежит потребность преодолевать границы своего «Я» в стремлении к тому, что человек любит.

Так или иначе, и Льюис, и Ортега, и многие другие исследователи выделяли как одну из самых существенных особенностей действительной любви преодоление эгоизма.

Например, В. Соловьев исходил из того, что «смысл человеческой любви вообще есть оправдание и спасение индивидуальности чрез жертву эгоизма».[133] Причем всякая любовь – это преодоление эгоизма, т. е. способность жить «не только в себе, но и в другом». Но «не всякая осуществляется в одинаковой степени». С его точки зрения, половая любовь с ее хоть и кратковременным высшим пафосом в наибольшей мере представлялась ему искрой идеальной, божественной любви.

Для того чтобы рассматривать смысл или смыслы любви как ценности культуры, важны оба момента, отмеченные выше. И то, что подлинная любовь (высшие виды и проявления любви) связывается с действенным и чувственным признанием ценности другого человека (явления) вплоть до утверждения этой ценности выше себя как ценности. И то, что любовь может реализоваться по–разному, в разной степени. Это приводит нас к проблеме культурных смыслов любви на разных уровнях культурности.

Любовь, рассматриваемая в плане культуры, это не просто стремление к кому–то или чему–то как к ценности. Это стремление особо «обработанное», оформленное, одухотворенное, облагороженное и особо содержательное.

Очевидно, на низшем уровне культурности любовь прежде всего обнаруживает себя в связи с витальными, жизненно важными потребностями. Такое проявление чувств «аристократы духа» чаще всего любовью не считают. Ведь в данном случае любят потому, что от предмета этой любви получают удовольствие, наслаждение, ощутимую пользу. Таким предметом может быть что–то из еды, вещей или развлечений, сексуальное наслаждение, близкие люди и дети, природа и т. д., когда они приятны, удобны или полезны. Конечно, в высоком смысле слова это не любовь. И ее культурное значение реализуется по минимуму. Но все–таки чувственные удовольствия, к которым стремится любящий и которые он получает от того, что любимо, в какой–то мере одухотворены, облагорожены, оформлены. Например, к людям, если их любят, чувствуют тепло, проявляют какую–то заботу, участие, жалеют.

Хотя такие формы проявления чувств, тепла, участия и жалости бедны и грубоваты. Для их выражения не хватает слов. Этих форм, вообще говоря, стесняются. И. С. Кон отмечает, что в дореволюционной России некоторым слоям населения был присущ

…откровенный крестьянский натурализм, не знающий закрытости и интимности… Разобщенность телесности и духовности проявляется и в языке, и в телесном каноне, и в представлениях о любви. Изощренная матерщина и иное сквернословие соседствуют с отсутствием высокой эротической лексики.[134]

Да и сейчас у малокультурной части населения формы любовного ухаживания простоваты и примитивны.

Для этого уровня проявлений любви характерно и превалирование ценности результата над ценностью процесса. Например, любят рыбалку только тогда, когда хорошо клюет и много ловится. Еще заметно очевидное собственничество. То, что я люблю, – мое, принадлежит мне и радует меня. И более ценно, когда меня любят, а не я люблю. Хотя обычно даже на низшем уровне культуры это выражено не слишком ярко. Любовь этого уровня несколько тускловата.

Как раз на втором уровне, уровне самопроявления, любовь чаще всего ярка, а порой доходит до глубокой и возвышенной страсти. В этом случае процесс довлеет над результатом. В любви осуществляется самореализация личности. Более важно любить, чем быть любимым, добиваться ответной любви, выстрадать ее, если угодно – вызвать. Это касается и родительской любви, и страсти к каким–то процессам, типа той же рыбалки или охоты. На этом уровне очень существенны эстетические моменты, т. е. красота и природы, и другого человека, а в любимом искусстве – предметы восхищения, доставляющие возвышенное наслаждение. Человек стремится преимущественно к праздникам духа, к чувственным наслаждениям, но одухотворенным.

Формы выражения любви – богаты, формы ухаживаний – разнообразны. Любовь часто оформлена до тонкости, до изящества.

Что касается половой любви, то если на низшем уровне культурности так называемой «технике» секса особого значения не придается, то на втором она бывает отработана до мелочей. При этом человек учится и получать, и доставлять наслаждение. И если оно достигается как взаимное, это содействует укреплению любви вообще.

На этом уровне сила любви такова, что человек может жертвовать ради нее всем, в том числе и жизнью. Правда, к сожалению, не всегда только своей. В христианстве родилось нормативное требование, обращенное к человеку: возлюби ближнего своего. Но в реальности все не так просто. Элементы эгоизма, эгоцентризма, собственничества и на этом уровне тоже могут быть яркими и сильными. Чрезвычайно ценна собственная любовь, к предмету которой стремятся, и предмет этот стараются сохранить как свой. Если речь идет о любви человека к человеку, то каждый стремится любой ценой сохранить любовь к себе. Это приводит к трагедиям, к борьбе за любовь, когда на первый план выступают ревность и подозрительность. Тогда любовь становится опасной. Недаром Кармен в одноименной опере Бизе поет: «Так берегись любви моей!» Неумеренность любовных страстей противостоит культуре. Так, неумеренная слепая любовь даже к родине может доводить до псевдопатриотизма, дикого национализма, оправдания любых, самых безобразных, действий своего государства. Чрезмерная любовь к детям может уродовать жизнь не только родителей, но и самих детей.

Потому что только в действительной любви высшего уровня культурности преимущественной ценностью является не сама любовь, а всегда, во всех видах любви (к чему бы, к кому бы то ни было) – другой человек, другие люди.

Естественно, любовь на этом уровне в высшей степени одухотворена. Но это не платоническая любовь, которая не несет в себе примеси какой–либо чувственности и вряд ли может считаться любовью. Самая возвышенная любовь чувственна хотя бы в эстетическом плане, даже если речь идет о внутренней красоте, улавливаемой только сердцем.

Когда мы говорим о половой любви, именно одухотворенное чувственное стремление направляется к тому, чтобы приносить радость и счастье другому, заботиться, быть ответственным за любимого, внимательным к нему и в этом находить наслаждение. Здесь нет никакой жертвенности. Просто именно так – по желанию или по невозможности реализовать любовь иначе – хочется относиться к другому, поступаясь всем, даже жизнью, ради него. Так, Джульетта сама уходит из жизни, потому что не хочет и не может жить без Ромео.

Но хотеть жить другим и в другом, утверждая его ценность, мало в плане культуры. Любить надо уметь. Уметь выявить чувство любви, чтобы другой мог ощутить его, принять его выражение. В истории человечества развились самые разные формы выражения любви. В Европе активное развитие этих форм происходило в эпоху Средневековья. Исследователь культуры европейского Средневековья Й. Хейзинга отмечал:

Для того чтобы стать культурой, эротика любой ценой должна была обрести стиль, форму… свое особое выражение.[135]

Трубадуры на юге Франции, в Провансе, авторы рыцарских романов до мелочей разработали формы любовных отношений, ухаживаний и выражения чувства любви. Поэтические признания, цветы, кольца, шарфы, драгоценности, подарки возлюбленным «имели свое особое назначение с тайными девизами, эмблемами».[136] Любовь обрела особый язык, символику и элементы игры. Но эта игра, по мнению Хейзинги, имела явный культурный смысл: «Дабы не прослыть варваром, следовало заключать свои чувства в определенные формальные рамки».[137] Формы любовной игры способствовали окультуриванию любви. Но они могли реализовываться только как внешние, становясь ритуальными и стандартными, и в этом виде входили в жизнь. Следовательно, были ожидаемыми и требуемыми в любовных отношениях. Но такие игры не всегда были внешними и ожидаемыми.

вернуться

133

Соловьев В. С. Собр. соч.: В 2 т. М., 1988. Т. 2. С. 505.

вернуться

134

Кон И. С. Сексуальность и культура. СПб., 2004. С. 54.

вернуться

135

Хейзинга Й. Осень Средневековья. М., 1988. С. 122.

вернуться

136

Там же. С. 132.

вернуться

137

Там же. С. 118.