Соотношение между лирическим героем и автором (поэтом) осознается литературоведами по-разному. От традиционного представления о слитности, нерасторжимости, тождественности носителя лирической речи и автора, восходящего к Аристотелю и, на наш взгляд, имеющего серьезные резоны, заметно отличаются суждения ряда ученых XX в., в частности М.М. Бахтина, который усматривал в лирике сложную систему отношений между автором и героем, "я" и "другим", а также говорил о неизменном присутствии в ней хорового начала2. Эту мысль развернул С.Н. Бройтман. Он утверждает, что для лирической поэзии (в особенности близких нам эпох) характерна не "моносубъектность", а "интерсубъектность", т.е. запечатление взаимодействующих сознаний1.
Эти научные новации, однако, не колеблют привычного представления об открытости авторского присутствия в лирическом произведении как его важнейшем свойстве, которое традиционно обозначается термином "субъективность". "Он (лирический поэт.-В.Х.), -писал Гегель,- может внутри себя самого искать побуждения к творчеству и содержания, останавливаясь на внутренних ситуациях, состояниях, переживаниях и страстях своего сердца и духа. Здесь сам человек в его субъективной внутренней жизни становится художественным произведением, тогда как эпическому поэту служат содержанием отличный от него самого герой, его подвиги и случающиеся с ним происшествия"2.
Именно полнотой выражения авторской субъективности определяется своеобразие восприятия лирики читателем, который оказывается активно вовлеченным в эмоциональную атмосферу произведения. Лирическое творчество (и это опять-таки роднит его с музыкой, а также с хореографией) обладает максимальной внушающей, заражающей силой (суггестивностью). Знакомясь с новеллой, романом или драмой, (315) мы воспринимаем изображенное с определенной психологической дистанции, в известной мере отстраненно. По воле авторов (а иногда и по своей собственной) мы принимаем либо, напротив, не разделяем их умонастроений, одобряем или не одобряем их поступки, иронизируем над ними или же им сочувствуем. Другое дело лирика. Полно воспринять лирическое произведение - это значит проникнуться умонастроениями поэта, ощутить и еще раз пережить их как нечто свое собственное, личное, задушевное. С помощью сгущенных поэтических формул лирического произведения между автором и читателем, по точным словам Л.Я. Гинзбург, "устанавливается молниеносный и безошибочный контакт"3. Чувства поэта становятся одновременно и нашими чувствами. Автор и его читатель образуют некое единое, нераздельное "мы". И в этом состоит особое обаяние лирики.
6. МЕЖРОДОВЫЕ И ВНЕРОДОВЫЕ ФОРМЫ
Роды литературы не отделены друг от друга непроходимой стеной. Наряду с произведениями, безусловно и полностью принадлежащими к одному из литературных родов, существуют и те, что соединяют в себе свойства каких-либо двух родовых форм - "двухродовые образования" (выражение Б.О. Кормана)4. О произведениях и их группах, принадлежащих двум родам литературы, на протяжении XIX-XX вв. говорилось неоднократно. Так, Шеллинг характеризовал роман как "соединение эпоса с драмой"5. Отмечалось присутствие эпического начала в драматургии А. Н. Островского. Как эпические характеризовал свои пьесы Б. Брехт. За произведениями М. Метерлинка и А. Блока закрепился термин "лирические драмы". Глубоко укоренена в словесном искусстве лиро-эпика, включающая в себя лиро-эпические поэмы (упрочившиеся в литературе, начиная с эпохи романтизма), баллады (имеющие фольклорные корни), так называемую лирическую прозу (как правило, автобиографическую), произведения, где к повествованию о событиях "подключены" лирические отступления, как, например, в "Дон Жуане" Байрона и "Евгении Онегине" Пушкина.
В литературоведении XX в. неоднократно делались попытки дополнить традиционную "триаду" (эпос, лирика, драма) и обосновать понятие четвертого (а то и пятого и т.д.) рода литературы. Рядом с тремя "прежними" ставились и роман (В.Д. Днепров), и сатира (316) (Я.Е. Эльсберг, Ю.Б. Борев), и сценарий (ряд теоретиков кино)1. В подобного рода суждениях немало спорного, но литература действительно знает группы произведений, которые не в полной мере обладают свойствами эпоса, лирики или драмы, а то и лишены их вовсе. Их правомерно назвать внеродовыми формами.
Во-первых, это очерки. Здесь внимание авторов сосредоточено на внешней реальности, что дает литературоведам некоторое основание ставить их в ряд эпических жанров. Однако в очерках событийные ряды и собственно повествование организующей роли не играют: доминируют описания, нередко сопровождающиеся рассуждениями. Таковы "Хорь и Калиныч" из тургеневских "Записок охотника", некоторые произведения Г.И. Успенского и М.М. Пришвина.
Во-вторых, это так называемая литература "потока сознания", где преобладают не повествовательная подача событий, а нескончаемые цепи впечатлений, воспоминаний, душевных движений носителя речи. Здесь сознание, чаще всего предстающее неупорядоченным, хаотичным, как бы присваивает и поглощает мир: действительность оказывается "застланной" хаосом ее созерцаний, мир-помещенным в сознание2. Подобными свойствами обладают произведения М. Пруста, Дж. Джойса, Андрея Белого. Позже к этой форме обратились представители "нового романа" во Франции (М. Бютор, Н. Саррот).
И наконец, в традиционную триаду решительно не вписывается эссеистика, ставшая ныне весьма влиятельной областью литературного творчества. У истоков эссеистики - всемирно известные "Опыты" ("Essays") М. Монтеня. Эссеистская форма - это непринужденно-свободное соединение суммирующих сообщений о единичных фактах, описаний реальности и (что особенно важно) размышлений о ней. Мысли, высказываемые в эссеистской форме, как правило, не претендуют на исчерпывающую трактовку предмета, они допускают возможность совсем иных суждений. Эссеистика тяготеет к синкретизму: начала собственно художественные здесь легко соединяются с публицистическими и философскими.
Эссеистика едва ли не доминирует в творчестве В.В. Розанова ("Уединенное", "Опавшие листья"). Она дала о себе знать в прозе А.М. Ремизова ("Посолонь"), в ряде произведений М.М. Пришвина (вспоминаются прежде всего "Глаза земли"). Эссеистское начало присутствует в прозе Г. Филдинга и Л. Стерна, в байроновских поэмах, в пушкинском "Евгении Онегине" (вольные беседы с читателем, раздумья о светском человеке, о дружбе и родственниках и т.п.), (317) "Невском проспекте" Н.В. Гоголя (начало и финал повести), в прозе Т. Манна, Г. Гессе, Р. Музиля, где повествование обильно сопровождается размышлениями писателей.
По мысли М.Н. Эпштейна, основу эссеистики составляет особая концепция человека - как носителя не знаний, а мнений. Ее призвание - не провозглашать готовые истины, а расщеплять закоснелую, ложную целостность, отстаивать свободную мысль, уходящую от централизации смысла: здесь имеет место "сопребывание личности со становящимся словом". Релятивистски понятой эссеистике автор придает статус весьма высокий: это "внутренний двигатель культуры нового времени", средоточие возможностей "сверххудожественного обобщения"3. Заметим, однако, что эссеистика отнюдь не устранила традиционные родовые формы и, кроме того, она в состоянии воплощать мироотношение, которое противостоит релятивизму. Яркий пример тому -творчество М.М. Пришвина.
* * *
Итак, различимы собственно родовые формы, традиционные и безраздельно господствовавшие в литературном творчестве на протяжении многих веков, и формы "внеродовые", нетрадиционные, укоренившиеся в "послеромантическом" искусстве. Первые со вторыми взаимодействуют весьма активно, друг друга дополняя. Ныне платоновско-аристотелевско-гегелевская триада (эпос, лирика, драма), как видно, в значительной мере поколеблена и нуждается в корректировке. В то же время нет оснований объявлять привычно выделяемые три рода литературы устаревшими, как это порой делается с легкой руки итальянского философа и теоретика искусства Б. Кроче. Из числа русских литературоведов в подобном скептическом духе высказался А. И. Белецкий: "Для античных литератур термины эпос, лирика, драма еще не были абстрактными. Они обозначали особые, внешние способы передачи произведения слушающей аудитории. Перейдя в книгу, поэзия отказалась от этих способов передачи, и постепенно <...> виды (имеются в виду роды литературы.-В.Х.) становились все большей фикцией. Необходимо ли и далее длить научное бытие этих фикций?"1 Не соглашаясь с этим, заметим: литературные произведения всех эпох (в том числе и современные) имеют определенную родовую специфику (форму эпическую, драматическую, лирическую либо нередкие в XX в. формы очерка, "потока сознания", эссе). Родовая принадлежность (либо, напротив, причастность одной из "внеродовых" форм) во мно(318)гом определяет организацию произведения, его формальные, структурные особенности. Поэтому понятие "род литературы" в составе теоретической поэтики неотъемлемо и насущно.