Я нервно растёрла обеими ладонями мокрое от пота лицо, огляделась и с сожалением обнаружила вторую половину кровати пустой. В отличие от меня, Чин имел привычку вставать рано, и сегодня это оказалось особенно некстати. Так приятно было бы уткнуться носом в твёрдое плечо, ощутить рядом живое тепло и успокаивающий тихий звук чужого дыхания, с гарантией выкинуть из головы ощущение липкого страха и беспомощности.
В отсутствие Чина у меня оставалось два варианта: или попытаться уснуть, надеясь, что кошмар не вернётся, или встать на несколько часов раньше. Я выбрала второй. Не столько из страха, сколько из брезгливости: мокрая ночная сорочка неприятно липла к телу, очень не хотелось оставаться в ней дольше.
Ну, и из страха тоже. Мне вообще редко снятся сны, а в этот раз кошмар был до того отчётливым и реалистичным, что я то и дело напряжённо прислушивалась к себе, пытаясь уловить звук шестерёнок, и бросала взгляды на руки, облегчённо вздыхая при виде знакомых пальцев.
Спальня в моём доме была самым пустым местом. Квадратная комната о двух окнах, в простенке между ними -- комод, над которым тикают, играя каждый час, старые ходики. Напротив комода -- низкая двуспальная кровать, с двух сторон подпёртая тумбочками. Собственно, вся обстановка. Тёмно-коричневое с красноватым оттенком пепельное дерево, бронзовая фурнитура, покрытая лаком, отменяющим необходимость регулярно начищать всё это блестящее великолепие, тёмно-зелёные стены с ненавязчивым бронзовым рисунком, шершавый и как будто мягкий пол из серой пемзы. Тёплая уютная спальня.
Я поднялась с постели, на ходу стаскивая с себя сорочку, подтянула гирьки ходиков и направилась в ванную комнату. Большая вмурованная в пол ванна, в которой вполне могли разместиться двое, умывальник, ещё один комод и сложенная ширма в углу, которой я, кажется, ни разу не пользовалась. Здесь царили всё та же бронза и зеленоватый мрамор; дорогое, конечно, удовольствие, но я вполне могла его себе позволить.
Пока принимала душ, смывая с кожи последствия тревожной ночи, пока тщательно чистила зубы у умывальника, меня не оставляло ощущение неправильности, будто из окружающего мира пропала какая-то важная деталь. А потом я наконец сообразила: зубная щётка была одна. Причём не только она, не хватало ещё некоторых мелочей, принадлежавших Чину.
В груди разрослось тревожное предчувствие. Я тщетно пыталась его отогнать, успокоить себя, что всё нормально, что всему этому есть какое-то другое, простое и понятное объяснение. Получалось плохо.
Я торопливо накинула приятный к телу шелковистый чёрный халат, сунула ноги в уютные домашние тапочки и вернулась в спальню, пересекла её в несколько быстрых шагов и открыла вторую дверь, ведущую в небольшой коридор. Крутая лестница, спускающаяся на первый этаж, -- и я уловила доносящиеся из кухни звуки, звон и треск, а ноздри пощекотал приятный запах жареных колбасок. Губы было тронула улыбка, но взгляд запнулся о пару чемоданов, стоящих подле входной двери. Улыбка увяла, не успев родиться, а тревога почувствовала волю и заполнила меня всю, от пяток до макушки.
- Доброе утро, Чин, - проговорила я, входя в кухню. Мужчина невозмутимо хозяйничал у плиты, одетый отнюдь не в домашнее. Высокие сапоги, заправленные в них узкие бежевые брюки, белая рубашка с закатанными рукавами, алый жилет и фартук. Бордовый сюртук висел здесь же, на спинке стула. От моего голоса Чичилин вздрогнул, уронил в сковороду кусок скорлупы и стремительно обернулся. В глазах плеснулся страх застигнутого на месте преступления воришки, а губы попытались сложиться в улыбку. Получилось плохо и, кажется, он это понял, потому что гримасничать перестал.
-- Здравствуй, Фириш, -- ответил он и вернулся к прерванному занятию. Как официально. Странно, что не на "вы" и без "госпожи".
Я тихонько опустилась на стул, наблюдая за ним и ожидая, пока мужчина сам начнёт разговор. Помогать ему и спасать от ощущения неловкости я была не намерена. Движения Чина, пытавшегося вилкой выловить скорлупу, были суетливыми и неловкими, очень нехарактерными для его точных чутких пальцев, и почему-то это вызывало раздражение.
-- Ты рано сегодня, -- всё-таки заговорил он, накрывая сковороду крышкой, опустил ладони на тумбочку. В мою сторону не посмотрел, разглядывая не то собственные руки, не то узорчатую плитку на стене. А я внимательно разглядывала мужчину и ждала, пока он наконец скажет то, что должен, и провалит из моей жизни.
-- Так получилось, -- поморщившись, отмахнулась я. Желание делиться с ним страхами и подробностями ночного кошмара пропало вместе с зубной щёткой из ванной комнаты.