Сразу же после пирожных переходить к ленчу не хотелось. Сергеев прошелся к площади свободы и недалеко от королевского цирка нашел местечко, где смог вкусно и недорого пообедать.
Времени оставалось еще с избытком, но Сергей решил пойти в музей современного искусства заранее. Как всегда в таких случаях, он выбрал маршрут пешкодралом с таким расчетом, чтобы сделать маленький маневр и пройти еще и мимо музея Классического искусства: очень уж хотелось полюбоваться этой громадой работы Балата. Предчувствия его не обманули: дворец графов Фландрских впечатление производил и без этих четырех скульптур на его фронтоне (Музыка, Архитектура, Скульптура и Живопись), но само здание производило колоссальное впечатление собственной, особенной гармонией и силой. Посмотрев на мясистую физиономию Рубенса, Сергеев быстро пошел к музею Современного искусства.
В музее его интересовали работы импрессионистов. Из всех направлений искусства последних двух веков импрессионизм больше всего нравился Сергею. Как-то так получилось, что его взгляд на мир в чем-то совпадал со взглядом импрессионистов, а из всех импрессионистов ближе всего по духу к старине Сергееву был Анри Матисс.
Это было хорошо, что сейчас только начало двадцать первого века и импрессионистов не успели перевесить в музей классического искусства. Из всех этих художников Сергеева больше всего восхищал Матисс. И не потому, что увлекаться западными художниками было какое-то время модно, нет, просто Сергеев видел, в какой силой передает этот человек окружающий мир. Помнится, в Эрмитаже он застыл около прекрасного «Танца» кисти Мастера. Картины, заказанной Матиссу великим русским меценатом. Он смотрел на это поразительное синее небо, такое синее-синее, просто кусок полотна залитый яркой синей краской и ничего более, на эту зеленую-зеленую траву (кусок холста просто залитый яркой зеленой краской), и на эти ярко-красные фигуры, где-то уродливые, где-то угловатые, такие неправильные, неправдоподобные и такие невыразимо прекрасные в том самом ДВИЖЕНИИ, которое и составляет смысл нашего существования. А рядом с этим полотном была картина, которую художник назвал «Музыка». И те же фигуры – красные, на синем и зеленом фоне, только застывшие, с черными ртами, которые издавали звуки музыки. И было какое-то волшебство, что-то такое, что нельзя выразить словами, потому как ничего, кроме искусствоведческих штампов не приходит в голову. Было что-то такое, что обычно называют «божественным дыханием» в этих незамысловатых картинах. И сила этого дыхания была такова, что даже непосвященный мог ощутить его, если только попадал в его такт, резонанс… И кто-то слышал эту чудесную музыку, а кто-то ощущал то легкое дуновение, которое вызывают танцующие в хороводе, который проносится мимо тебя и устремляется куда-то туда, в даль, в неизвестное, в саму Вечность.
Теперь Сергей захотел посмотреть на картины художника, которые хранились в Брюсселе, он был уверен, что бельгийская коллекция Матисса была почти такой же значительной, как и парижская, во всяком случае, не хуже Эрмитажа. Однако же, зала Матисса не было вообще. Он нашел зал, посвященный импрессионистам и там натолкнулся на картину «Интерьер в красных тонах». Это была работа 1946 года, поздний Матисс, как говорят специалисты, когда художник уже устал от классических форм импрессионизма и все больше уходил к первобытной простоте и выразительности, где главную роль играли геометрия очертаний и точность цветовой гаммы.
Правда, быть в музее Современного искусства и пройти мимо картины Давида «Смерть Марата» было бы верхом невежества. Этот шедевр, который много лет принадлежал Бельгийскому музею современного искусства был чуть ли не главной приманкой для туристов. Почему-то смерть и кровь всегда больше всего привлекали человеческое внимание.