«Творец, да превознесется Его память, сотворил речь и высказывание, и эманировал их в среду воздуха, а затем привел в движение воздух, несущий речь, пока она не достигла слуха пророка».
Данная интерпретация, снабженная небольшими по сравнению с оригинальной версией дополнениями, дает совершенно новую картину. Вероятно, мы впервые встречаем в столь раннем средневековом контексте сочетание терминов «bara ve-atzal» («сотворил и эманировал»), второй из которых можно перевести как действие Бога по выведению из своей сущности субстанции, ей аналогичной. Принято считать, что ивритский корень atzl появляется в значении «эманация» приблизительно с XII в. под влиянием неоплатонизма. В рассматриваемом произведении мы встречаемся с этим явлением почти за столетие до того. Цитируемый термин фигурирует в Парафразе не единожды. На возможные возражения относительно перевода atzal в данном контексте можно ответить, что сочетание bara ve-atzal будет закреплено по крайней мере одним направлением еврейской мистики, существовавшим во второй половине XII — начале XIII вв. в Южной Германии и известным в науке под названием Круга «Особого Херувима». Соответствующий образ представляется в некотором роде развитием и олицетворением Сотворенной Славы Саадии, выполняющим те же теологические функции с добавлением литургической: программные источники этого течения призывают людей обращать свои молитвы именно к этому зримому облику. Сотворение Особого Херувима описывается при помощи терминов — bara ve-atzal, и по контексту очевидно, что Всевышний эманирует его из своего Великого огня. Упомянутое мистическое течение было одним из направлений Хасидей Ашкеназ — едва ли не главных наследников традиции, связанной с Парафразом. С учетом вышесказанного можно отметить, что статус тварной речи по Парафразу действительно близок к «светящемуся Логосу», к концепции которого пытался возвести Dibur Nivra Саадии Альтман.
Теперь хотелось бы обратить внимание на любопытное совпадение с одним арабским текстом, приведенным Альтманом в его полемике с Й. Гутманом и И. Гольдциером, которые для решения проблемы «воздушного субстрата» тварной речи привлекли следующий текст Шахрастани (Haarbr. 1, p. 42), также небезынтересный для нашей темы:
«Они [т. е. мутазилиты] далее соглашаются, что Его Слово — это нечто порожденное и сотворенное в некоем субстрате, т. е. букве и звуке, который записан в [священных] книгах, [служащих] свидетельствами этого…»
Здесь любопытно сочетание «порожденное и сотворенное», которое, как мы видели по Парафразу, по отношению к тварной речи легитимно было бы сопоставить с выражением «сотворил и эманировал». Уместно задаться вопросом: повлияло ли на появление ивритского эквивалента atzal (эманировал) семантическое поле арабского корня asl — «корень, начало, основа, причина; происходить родом, укореняться», близкое по имплицитным значениям к «порожденное»? Во всяком случае роль греко-арабского культурно-философского контекста в закреплении термина atzilut как «эманация» в еврейской философской и мистической литературе для современных исследователей очевидна. Речь идет о дополнительном изучении более раннего (по крайней мере на столетие) исторического периода; оно помогло бы пролить свет на возникновение понятий, позднее легших в основу еврейской мистической теории нисхождения божественности в мир (hishtolshelut maarekhet ha-elohut).
Теперь перейдем к своеобразным описаниям механизма зрительных ощущений в Кitab al-Amanat в связи с тем, как пророк реагирует на визуальный образ Бога, — ощущений, которые явно занимают парафразиста. По мнению И. Эфроса, природа зрительных восприятий в изображении Саадии указывает сразу на два аспекта греческого влияния. Так, во втором трактате Кitab al-Amanat (часть 12) говорится:
«Вещи становятся видимыми только посредством цветов, проявляющихся на их поверхностях и связанных с четырьмя элементами, и они соединяются с силами по родам их в видящем глазу посредством воздуха».
С одной стороны, мы встречаем здесь адаптацию аристотелианского подхода: цвет — это носитель зрительной информации о телах, и проявляется он только на поверхностях, преломляющих свет. C другой стороны, по справедливому замечанию Эфроса, «…Аристотель не допускал прямого контакта между глазом и предметом, но только цветовой импульс, возбуждение, передаваемое посредником от объекта к глазу. И только согласно Эмпедоклу, несколько модифицированному стоиками, зрение имеет место благодаря эманации объекта — истечению мельчайших частиц четырех элементов, которые соединяются в глазу с родственными себе элементами». Как и в предыдущем контексте, мы вновь сталкиваемся здесь с идеей эманации, которую, как можно уже заранее предположить, и разовьет парафразист в своей трактовке: