Через три дня случилась первая попытка суицида, тут же ставшая последней. Он выжил, но желание сдохнуть никуда не улетучилось, ровно как и болезненные спазмы; ещё месяц он мучился от боли, задыхался всякий раз, когда возникало воспоминание о том, как его голову прижимают к полу коленом, а руки заламывают за спиной. День за днём в ненависти.
Только удача, как он был уверен, поспособствовала тому, что судебные разбирательства не разлетелись по всем СМИ. Но знала вся школа, очень быстро ставшая бывшим местом посещения — после окончания реабилитации Егор перешёл в другое учебное заведение, куда информация о его прошлом не успела просочиться.
Суд стал местом его мысленных преступлений. В голове зарождался иной вариант развития событий. Как его родители, уничтоженные после похорон сына-самоубийцы, не едут никуда, оставляя дело за адвокатом; в городские СМИ без остановки просачивается новая и новая информация, расследование набирает обороты. Финал такой же — нападавшие получают срок. Только в мыслях Егора есть одна значительная деталь, отличающаяся от того, что было в реальности: он мёртв, а лица этих парней знает каждая мышь, и весь город как на пороховой бочке, и пусть они остались живыми, но жизнь их разрушена в прах.
Эти мысли рождались только из-за наблюдений. Мёртвых чтят, за живыми никому не интересно наблюдать. Правда, и у этого почтения весьма короткий срок годности. Егор хорошо понимал, что только родители будут помнить его мёртвым, те, кто не сказал бы ни единого громкого слова.
— А о нас ты подумал, когда на тот свет собрался отправиться?! — мама кричала на него, срывала голос, уже и без того посаженный, доводя себя до истерики. Егор знал, что мама это делала не со зла.
И несмотря на то, что он был жив, в доме витала смерть. Он сидел за столом, пока мама продолжала кричать на него. Охваченная истерикой, она позабыла о том, что хотела достать что-то из холодильника, отскочив от него в сторону, так и не закрыв дверцу.
За окном, как назло, нависали чёрные тучи, так чётко видные через белую сетчатую тюль; Егор смотрел куда угодно, только не на мать. Он ссутулился и, почувствовав, что на животе складки стали слишком большими, возненавидел себя ещё больше. Он словно отключился, перестав слышать голос матери, взгляд упал на чересчур большие ноги, пухлые руки… за последние три недели он набрал слишком много лишнего веса.
За минуту до истерики матери позвонил адвокат с радостной новостью о том, что осталась лишь бумажная волокита, что совсем скоро семья их будет полностью свободна от этих всех разбирательств. Мама должна была обрадоваться, да только с того момента, как её сына забрали в больницу, она рыдала сутками напролёт. Душевная рана зияла новой болью: Егор, единственный ребёнок, так тяжело им давшийся, чуть было не умер; оттого она никак не могла успокоиться, всё больше и больше вспоминая тот ад, через который всем пришлось пройти. Но глубоко в душе она всё же понимала, что этот кошмар очень скоро закончится.
Кошмар Егора не прекращался ни на минуту. На фоне стресса начались большие проблемы со здоровьем, он стремительно набирал вес. Он никогда не был худым мальчиком, но резко стал втрое больше. А мысль о том, что близился переход в другую школу, ничуть не добавлял спокойствия.
— Доброе утро, класс! Сегодня у нас новенький! Знакомства перенесём на перемену, скоро придёт ваш учитель, — новая классная руководительница, миловидная женщина в возрасте, показалась Егору очень приятной. Представив его одноклассникам, она вышла из кабинета.
Он умостился за одной из пустых парт в самом конце кабинета, — вечная территория новеньких, — сев так неподвижно, будто он и вовсе статуя. Вокруг было столько людей, среди которых он желал остаться невидимкой, но всё равно старался произвести на них хорошее впечатление.
«Может, если не двигаться, то никто и не заметит?» — через большое усилие Егор достал из рюкзака принадлежности для урока и, заправив прядь за ухо, снова замер. Нет, на него всё равно периодически поглядывали, не прерывая своих разговоров.
— Да блядь! Сам пиши, отвали от меня! — донеслось откуда-то справа.
— А ты взяла сегодня…
— Включай игру, я сейчас зайду!
И, как он и предполагал, среди всех этих обрывков фраз мелькнула та, которую он и ждал, и боялся услышать одновременно:
— Новенький мальчик какой-то странный.
Шум и хохот наполняли кабинет, из гомона Егор старательно выуживал что-то членораздельное; он хотел понять по разговорам, есть ли тут хоть кто-то доброжелательно настроенный. Едва учительница вошла в класс, как сразу же стало на полтона тише, и он смог расслышать тихий голос одной из девочек.
— Давай подойдём к нему на перемене? — нежно, почти нараспев, произнесла она.
— Да, конечно! — так же, по-доброму, отозвалась вторая.
Может, общество не отвергнет его в этот раз?..
По окончанию дела он получил огромную денежную компенсацию — адвокат, нанятый отцом, действительно знал толк в своём деле, — да только не всралась она ему от слова совсем. Никакая сумма не могла заставить его полюбить хоть одну минуту этой поганой жизни.
Однако, он всё же жив, и Егор этому несомненно рад. С ежедневными походами к психологу, с адаптацией к новой школе и с рубцами на запястьях, он рад тому, что у него появился ещё один шанс.
И это был Шанс с большой буквы: он успешно окончил год, подружился с девочками, Ярославой и Соней, которые к нему сами подошли в первый день. Конечно, от пассивных обидчиков никуда не было деваться, но Егор, выходя из школы, снова начинал замечать, что в полдень солнце всё же светит. В середине мая, в один из самых тёплых и самых зелёных дней, он всё же смог очнуться, проснуться окончательно от пережитого. И пусть в памяти всё равно мелькнул тот злополучный день, но в этот момент он стал лишь напоминанием того, какой долгий и тернистый путь преодолел Егор, чтобы снова увидеть солнце.
— Скоро лето. Вы же понимаете, что мы должны что-нибудь придумать? — Егор повернулся к девчонкам, когда они втроём вышли из школы. Больше никого не было рядом: уроки ещё не закончились, просто они решили тихо улизнуть.
Скоро лето…
*
— Ничего себе, какое дерево! Да нам этого до отъезда хватит, — Беляк быстро соскочил со стула и побежал навстречу к родителям, едва не теряя свои зелёные кроксы по дороге.
— Оставим это на потом, — мужчины, втроём дотащив огромный сухой ствол до лагеря, бросили его около костра. Дядя Миша повернулся уже к детям, продолжив говорить: — А сейчас все вместе идём купаться! Только Ярославик закроет всё самое ценное в машине, правда же? — крикнул он в сторону автомобиля.
Через несколько минут все три семьи стояли на берегу, рассматривая водную гладь. Ветер стих, где-то справа, поодаль от них, слышались радостные возгласы и плеск воды. Разделившись по парам, — отец и сын, — они стояли в реке по колено, привыкая к вечерней прохладе.
— Когда ты маленький был, я тебя всегда подхватывал на руки и кидал в воду. Кричал всегда недовольно, как резанная свинья, — сказал Ярослав Алеку, но так, что это услышали все.
— А мы постепенно учились плавать, но Егору это не нравилось. Он барахтался в воде как мешок с говном, — подхватил дядя Миша, заливисто рассмеявшись.
— Ну па-а-а-ап, — жалостливо протянул Егор и глянул на Алека, который, к слову, был тоже не в восторге от этих отцовских откровений. Тот стоял настороже, чтобы успеть среагировать, если его снова захотят толкнуть.
— А наш возраст ещё не прошёл! — и дядя Лёша быстро, пока Беляк не проанализировал сказанное, подхватил его на руки, резко бросив в воду. Вопль быстро оказался заглушен громким смехом всей компании, за которым последовали шумные всплески.
Мужчины окунулись с головой, синхронно начав ерошить волосы. «Хороша водичка!» — и все разом подхватили это утверждение, начав соглашаться. Дети плескались рядом с ними, норовя обдать друг друга очередными брызгами; прекрасный солнечный вечер в семейной обстановке.