— Ты уже плавал? — раздалось за спиной.
— Да, мам, водичка потрясающая! — отозвался Игорь.
Мать стояла у стола, нарезая овощи для салата. Постоянно убирая за ухо ниспадающую на лицо тёмную прядь, она следом поправляла съезжающие рукава свободного серого кардигана; уже было достаточно тепло, но она, кажется, не собиралась его с себя снимать. Отец Игоря ходил вокруг, как неприкаянный, то и дело прикасаясь к некоторым вещам, будто бы поправляя их, но так и не решался заняться чем-то конкретным.
— Надеюсь, заплыв был активным? Мальчик мой, ещё рано расслабляться.
— Конечно, мам, я старался, — улыбнулся Игорь.
И скрыл тот факт, что он просто плескался с парнем, с которым только что познакомился, и что он ему уже успел понравиться. Родители же всё равно не догадаются, правда? Они всё равно имеют в арсенале только слова про спорт, освобождая его от разговоров про «девочек, невест и внуков». Да куда уж там, когда соседский мальчик кажется лучше всех живых и мёртвых!
«А всё так хорошо, как и кажется? А он вообще из какого города, да и какая у него фамилия?» — в голове образовывалась самая настоящая трясина из вопросов. — «А ты вообще в его вкусе, Игорь, и что ты за планы уже себе настроил? Вы знакомы-то всего ничего, только с утра!»
Успокойся.
Игорь накинул ветровку на голое тело, застегнув её только до середины груди. Головная боль норовила разгореться вновь, и он заставил себя откинуть все мысли в сторону. Всё будет известно позже. До него добрался лёгкий аромат кофе, смешанный с дымом, — папа развёл костёр побольше, чтобы побыстрее сварить бодрящий напиток для всей семьи, — и он направился в сторону широкого походного стола.
Солнце уже было совсем высоко в небе, слышался слабый треск горящих поленьев и веток; трава щекотала босые ноги, к которым приклеилось всё, что только могло, после воды — сосновые иголки, песок и мелкие щепки. Потрясающее утро, всё стало лучше, чем прекрасно.
— Бери вилку и кушай, — мама поставила перед ним тарелку с салатом.
*
День наступил ожидаемо и неожиданно одновременно. Впервые чувствовалось, что утро слишком затянулось, будто весь мир уже стремительно приближается к вечеру, а именно здесь, в палаточном городке, время бессовестно остановилось с рассветом. Но всё же конец однажды наступает, будь то счастье, страдания или даже временные отрезки, в один миг настаёт финал. Но боль пускает корни глубже, намного ниже, чем то, что можно спасти движением.
Свежесть сменилась постоянной теплотой, новые краски раскинулись в этой чудесной долине. Больше не хотелось терпеть на себе более одного слоя одежды, лёгкие порывы ветра уже не щипали прохладой кожу, а сладко ласкали её. Наступала жара, стремящаяся выгнать всех из палаток, будто пытаясь показать, как всё вокруг оживает.
Мальчишки, переодевшись в футболки и шорты, столпились около стола.
— О, — подал знак присутствия дядя Лёша, восставший из мира пьяных, и задержал дыхание, оглядев всех расфокусированным взглядом, — ребятня, все тут. Ну как вы, уже позавтракали?
Он окинул раскрасневшимися глазами место ночной посиделки: бардак, конечно, всё ещё был, но было заметно, что мальчики с утра успели похозяйничать. В пластиковых дорожных чашках виднелись следы от чёрного чая, разделочные доски были мокрыми оттого, что на них нарезали овощи, и полностью усыпаны хлебными крошками. Пачки печенья и крекеров лежали уже на столе, волшебной детской силой переместившись из ящиков для хранения продуктов. Беспорядок полный, но, как отметил в своей голове дядя Лёша, дети сыты и, что немаловажно, живы.
— Вы молодцы, — он присел на корточки, начав в первый попавшийся стаканчик накачивать питьевую воду из бутыля.
Жажда убивала, в организме распростёрлась самая настоящая Сахара, а в голове всё ещё кружила и пульсировала боль. А глаза у дяди Лёши были такими красными, что его можно было принять за наркомана. Он взъерошил и без того растрёпанные волосы, следуя рукой к щетине на лице, и лениво почесал подбородок.
— Даже боюсь узнать, во сколько вы спать легли, — Алек, используя максимально безразличный тон, чтобы обозначить своё отношение к пьющим людям, всё-таки задал весьма очевидный вопрос.
— Утром… вроде бы… Светало уже.
Вслед за дядей Лёшей очнулся весь палаточный городок, правда, выглядело это как нашествие зомби, а не торжественное пробуждение отдохнувших. Неловкость ребят разбавилась громкими разговорами взрослых, запахом табака и постоянными движениями вокруг. У каждого было своё занятие, однако в конечном итоге никто и не был чем-то занят. Отдых же именно таким должен быть, верно?
Но труднее всего в этой суматохе было Алеку, который метался от места к месту, чтобы быть полезным. А если точнее — он сильно нуждался во внимании. Присев у стола, он в который раз убедился, что в этом месте не ловит связь, и убрал ставший бесполезным телефон в карман. Ни одного шанса на контакт с внешним миром, будто заперты в лесу.
Алек осмотрелся вокруг — деревья, трава, земля, снова деревья, — стало не по себе, тесно и страшно.
— И что вы тут делаете? — спросил он шёпотом, встав за спиной отца. Ярослав стоял чуть поодаль остальных взрослых.
— Костёр разжигаем, — он подхватил сына под руку, — кофе сейчас варить будем. Ну что, мелкий, нравится тебе тут?
— Да, тут очень красиво. Ну, пап, всё, отпусти меня, — Алек оттолкнулся и отбился от очередной попытки поймать его, вновь заполучив свою свободу. Кажется, стало легче, всё на своих местах.
Отец и сын снова оказались по разные стороны баррикады, но противник всё равно был общим — трудная жизнь. Алек всегда замечал беспокойство отца, от его внимания никогда не ускользало, как Ярослав неожиданно уходил в свои мысли, почёсывая при этом указательным пальцем седеющую короткую бородку. Странно было замечать, как на его лице появляется всё больше и больше морщин, а щетина с каждым разом на вид кажется ещё более жёсткой и грубой…
Ярослав видел, как его сын, взрослея, всё чаще норовил наступить на грабли, любезно кинутые жизнью под ноги. И как же ему хотелось оградить своего мальчика от этого, предупредить, что его путь может привести к поражению. Он искренне хотел, чтобы Алек никогда не почувствовал ту неопределённость, которую испытал он. Но Ярослав и сам страдал, не в силах отпустить свою боль: его супруга умерла не так давно, но она остыла к нему ещё задолго до своей смерти.
— Пойду прогуляюсь, — Алек развернулся, сунув руки в карманы, прекрасно зная, что его не услышали. Отец, задумавшись, мысленно витал в тяжёлых облаках, почти грозовых.
Ярослав сидел сгорбившись, уронив голову на ладонь. Пустым взглядом он уставился на бутылку, на дне которой виднелись остатки эликсира, способного ввести в забытьё, в условный экстаз. Ко дну прилип песок, свидетельствующий, что её ранее забыли где-то на земле. Глаза медленно перешли к столу: куча трещин, подтёков, ржавые болты, державшие такое же железное обрамление столешницы. Он пережил столько, что уже и не сказать, какого цвета был этот стол.
Хлебные крошки, доски, ножи; тарелки в разводах от кетчупа и с остатками жира; походные чашки с чёрными разводами внутри и ложки, перепачканные кофейной гущей; тюбики с соусами, пакеты, ошмётки зелени, салфетки, капли воды… Так много деталей, мелькающих перед глазами.
Детали. Они всегда были фундаментом для будущего. Кажущиеся незначительными, но в них всегда кроется правда. Ярослав часто думал о том, мог ли он уберечь свою жену, самого любимого человека, если бы всё происходило чуть иначе? Может, тогда бы он смог отгородить сына от внешних проблем, если не та ссора? А если копать ещё глубже, в самых тернистых местах, что бы он мог тогда предпринять?
А что, если можно было поступить иначе? Ведь тогда бы многое могло пойти по-другому.