полностью их природе, и следовательно, при прочих равных условиях они будут менее счастливы, чем были
бы, если бы могли утверждать свое чувство справедливости. Однако здесь можно лишь сказать так: их природа
— их несчастье.
Главное состоит, таким образом, в том, что для оправдания концепции справедливости нам не нужно
признавать, что всякий, каковы бы ни были его способности и желания, имеет достаточные резоны
(определенные слабой теорией) сохранять свое чувство справедливости. Ведь наше благо зависит от того, что
мы за люди, от тех желаний и намерений, которыми мы обладаем и на которые способны. Может даже
случиться, что есть много людей, которые не считают чувство справедливости способствующим их благу; но
если это так, силы, обеспечивающие стабильность, ослабевают. При таких условиях карательные учреждения
будут играть более значимую роль в социаль-
497
***
ной системе. Чем больше недостаток конгруэнтности, тем больше вероятность, при прочих равных условиях,
нестабильности со всеми присущими ей неприятностями. Однако ничто из этого не устраняет коллективной
рациональности принципов справедливости: все равно каждому выгодно, чтобы все остальные выполняли их.
По крайней мере, это истинно до тех пор, пока концепция справедливости не .настолько неустойчива, что
окажется предпочтительной другая концепция. Но я старался показать, что договорная доктрина лучше, чем ее
конкуренты в этом отношении, и следовательно, что нет необходимости пересмотра выбора принципов в
исходном положении. Фактически, если есть разумная интерпретация человеческой социальности (дана в виде
описания того, как приобретается чувство справедливости, и идеей социального объединения), то
справедливость как честность представляется достаточно устойчивой концепцией. Опасности обобщенной
дилеммы узника устраняются соответствием правильности и блага. Конечно, при нормальных условиях
публичное знание и доверие всегда несовершенны. Поэтому даже в справедливом обществе разумно допускать
некоторые ограничивающие устройства для обеспечения согласия, но их главная цель заключается в том, чтобы
укрепить доверие граждан друг к другу. Эти механизмы редко применяются и охватывают лишь малую часть
социальной схемы.
Теперь мы подходим к концу этого довольно длинного обсуждения стабильности справедливости как
честности. Единственное, на что следует еще обратить внимание — это то, что конгруэнтность позволяет нам
завершить последовательность применений определения блага. Мы можем сказать, во-первых, что во вполне
упорядоченном обществе быть хорошим человеком (в частности, обладать эффективным чувством
справедливости) действительно является благом для этого человека; и во-вторых, что эта форма общества
является хорошим обществом. Первое утверждение следует из конгруэнтности; второе верно, поскольку вполне
упорядоченное общество обладает свойствами, которые рационально хотеть в обществе с двух существенных
точек зрения. Таким образом, вполне упорядоченное общество удовлетворяет принципам справедливости,
которые коллективно рациональны с точки зрения исходного положения; и с точки зрения индивида, желание
утверждать публичную концепцию справедливости как регулятив жизненного плана человека соответствует
принципам рационального выбора. Эти выводы поддерживают ценности сообщества, и получив их, я завершаю
мое объяснение справедливости как честности.
87. ЗАКЛЮЧИТЕЛЬНЫЕ ЗАМЕЧАНИЯ ОБ ОБОСНОВАНИИ
Я не буду пытаться подвести итог теории справедливости. Вместо этого я хотел бы закончить несколькими
комментариями относительно типа аргументации, которую я предлагал в ее пользу. Теперь, когда мы имеем
290
всю концепцию, мы можем обратить внимание на то, какого рода вещи говорятся в ее защиту. Делая это, мы
проясним несколько моментов, которые все еще могут вызывать сомнение.
498
***
Философы обычно пытаются обосновать (justify) этические теории одним из двух способов. Иногда они
пытаются найти самоочевидные принципы, из которых можно вывести достаточное количество стандартов и
предписаний для обоснования наших обдуманных суждений. Обоснование этого типа мы можем считать
картезианским. Оно предполагает, что первые принципы могут рассматриваться как истинные, даже