множества не существует; минимума здесь не существует, если, конечно, не допустить полного отсутствия
условий, а это не представляет интереса. Следовательно, мы должны поискать некоторый ограниченный
минимум, множество слабых условий, которое все-таки позволяет нам построить осуществимую теорию
справедливости. Некоторые части справедливости как честности следует воспринимать именно этим образом. Я
несколько раз обращал внимание на минимальную природу условий на принципы, взятых по отдельности.
Например, допущение взаимно незаинтересованной мотивации не является очень уж строгим условием. Оно не
только позволяет нам основать теорию на разумно точном понятии рационального выбора, но и мало что
требует от сторон: таким способом выбранные принципы могут урегулировать более глубокие и широкие
конфликты, что, безусловно, желательно (§ 40). Оно обладает еще одним преимуществом в том плане, что
отделяет более очевидные моральные элементы исходного положения в форме общих условий и занавеса
неведения и т. п., так что мы можем более ясно видеть, каким образом справедливость требует от нас выхода за
пределы лишь наших собственных интересов.
Обсуждение свободы совести ясно иллюстрирует допущение о взаимной незаинтересованности. Здесь
противоположность сторон велика, однако можно все-таки показать, что если согласие возможно, то оно
возможно благодаря принципу равной свободы. Как уже было замечено, эта идея может быть распространена и
на конфликты между моральными доктринами (§ 33). Если стороны допускают, что в обществе утверждается
некоторая моральная концепция (содержание которой неизвестно им), они все-таки могут согласиться с первым
принципом. Этот принцип, следовательно, предстает как занимающий особое место среди моральных взглядов;
он определяет в пределе соглашение, раз мы постулировали совместимость достаточно широких разногласий с
определенными минимальными условиями для практической концепции справедливости.
293
Я хотел бы теперь отметить несколько возражений, которые не относятся к методу обоснования и касаются
определенных сторон самой теории справедливости. Одно из них — это критика договорного
503
***
подхода как узко индивидуалистической доктрины. На это затруднение ответ дают предшествующие
замечания. Как только понята идея допущения взаимной незаинтересованности, возражение кажется
неуместным. В рамках справедливости как честности мы можем переформулировать и установить кантианские
мотивы, используя удобную для этой цели общую концепцию рационального выбора. Например,. выражение
нашей природы как свободных и равных рациональных существ является интерпретацией автономии и
морального закона. Категорический императив тоже имеет аналог, как и идея, согласно которой нельзя
относится к людям только как к средству или вообще как к средству. Далее, в последней части было показано,
что теория, справедливости объясняет ценности сообщества; и это усиливает более раннее утверждение, что в
принципы справедливости встроен идеал человека, что обеспечивает архимедову точку для оценки базисной
структуры общества (§ 41). Эти аспекты теории справедливости развивались постепенно, начиная с чрезмерно
рационалистической концепции, в которой нет места социальным ценностям. Исходное положение сначала
было использовано для определения содержания справедливости, принципов, которые ее определяют. Лишь
позже справедливость стала рассматриваться как часть нашего блага, связанная с нашей естественной
социальностью. Достоинства идеи исходного положения можно оценить, сосредоточившись не на отдельном ее
аспекте, но, как я часто замечал, только рассматривая всю теорию, которая построена на этой идее.
Если справедливость как честность более убедительна, чем прежние представления договорной доктрины, то
это, я полагаю, благодаря тому, что исходное положение, как указывалось выше, объединяет в единое целое
концепцию достаточно ясной проблемы выбора с условиями, которые широко признаны в качестве подходящих
для ограничения процесса принятия моральных принципов. Эта исходная ситуация соединяет требуемую
ясность с существенными этическими ограничениями. Я избегал приписывания сторонам какой-либо этической