Мы должны теперь связать эти замечания с проблемой неопределенности выбора, с которой мы начали.
Главная идея состоит в том, что при приоритете правильности выбор нашей концепции блага формируется в определенных рамках. Принципы справедливости и их реализация в социальных формах определяют границы, в которых происходит наше рассуждение. Существенное единство личности (self) уже обеспечено концепцией правильности. Более того, во вполне упорядоченном обществе это единство одинаково для всех; у каждого концепция блага, задаваемая его рациональным планам, является подпланом более широкого плана, который регулирует сообщества как социальное объединение социальных объединений. Многочисленные ассоциации различных размеров и назначений, приспособленные друг к другу публичной концепцией справедливости, упрощают решение, предлагая определенные идеалы и формы жизни, которые формировались и проверялись бесчисленными индивидами, а иногда и поколениями. Поэтому при составлении нашего жизненного плана мы не начинаем заново; нам не требуется делать выбор среди бесчисленных возможностей без заданной структуры и фиксированных очертаний. Таким образом, хотя и нет ни алгоритма для решения того, что есть наше благо, ни процедуры выбора первого лица, приоритет правильности и справедливости надежно ограничивает эти рассуждения таким образом, что они становятся более обозримыми. Поскольку основные права и свободы уже твердо установлены, наш выбор не может исказить наших притязаний друг к другу.
Теперь, когда есть приоритет правильности и справедливости, неопределенность концепции блага причиняет гораздо меньше беспокойства. Фактически, рассуждения, которые ведут к телеологической теории и принятию понятия доминантной цели, теряют свою силу. Прежде всего, чисто предпочтительные элементы выбора, хотя и не устранены, тем не менее, ограничены пределами правильности, понятие которого у нас уже имеется.
Поскольку притязания людей друг к другу не затрагиваются, неопределенность относительно безвредна. Более того, в пределах, установленных принципами правильности, не требуется никакого стандарта корректности вне осмотрительной рациональности. Если жизненные планы человека удовлетворяют этому критерию и он успешно воплощает его в жизнь, считая это достойным делом, нет никаких оснований говорить, что было бы лучше, если бы он делал что-то другое. Мы не должны просто допускать, что наше рациональное благо определено единственным образом. С точки зрения теории справедливости, в этом допущении нет необходимости. Во-вторых, от нас не требуется выходить за пределы осмотрительной рациональности, чтобы определить ясную и работоспособную концепцию правильности. Принципы справедливости имеют определенное содержание, и аргументация в их поддержку использует только слабое объяснение блага и его перечень первичных благ. Когда концепция справедливости установлена, приоритет правильности гарантирует приоритет его принципам. Таким образом, оба рассуждения, которые делают привлекательными концепции доминантной цели для телеологических теорий, отсутствуют в договорной доктрине. В этом и заключается оборачивание структуры.
Ранее, когда вводилась кантианская интерпретация справедливости как честности, я упоминал, что имеется смысл, в котором условие единогласия, накладываемое на принципы справедливости, подбиралось так, чтобы выразить даже природу отдельной личности (self) (§ 40). С первого взгляда, такое предположение кажется парадоксальным. Как требование единогласия может потерпеть неудачу в своей роли ограничения? Одна из причин состоит в том, что занавес неведения гарантирует, что каждый рассуждает одинаково, и поэтому условие выполняется само собой. Однако более глубокое объяснение заключается в том факте, что договорная доктрина обладает структурой, противоположной структуре утилитаристской теории. В последней каждый человек составляет свой рациональный план без помех, располагая полной информацией, а общество потом начинает максимизировать совокупное выполнение результирующих планов. В справедливости как честности, с другой стороны, все заранее согласны относительно принципов, по которым будут разрешаться их притязания друг к другу. Этим принципам затем дается абсолютный приоритет, чтобы они могли регулировать социальные институты без всяких вопросов, и каждый формирует свои планы в согласии с ними. Планы, которые не согласуются с ними, должны быть пересмотрены. Таким образом, предварительное коллективное соглашение устанавливает с самого начала определенные фундаментальные структурные черты, общие для планов каждого. Природа «Я» (self) как свободной и равной моральной личности одинакова для всех, и сходство в основной форме рациональных планов выражает этот факт. Более того, как видно из понятия общества как социального объединения социальных объединений, члены сообщества разделяют природу друг друга: мы ценим то, что делают другие, как то, что мы могли бы делать, но что они делают вместо и для нас, и то, что делаем мы, аналогичным образом делается для них. Поскольку личность (self) реализована в деятельности многих, отношения справедливости, которые согласуются с принципами, которые были бы приняты всеми, наилучшим образом приспособлены для выражения природы каждого. В конце концов, при этом требование единодушного согласия связывается с идеей человеческих существ, которые в качестве членов социального объединения стремятся к ценностям сообщества.