В Великой Отечественной (в особенности в 41-м) погибали прежде всего предатели. Те, которые сдавались сверхвождю, — оказывались в концлагерях, где и гибли от тифа и голода.
Получалось:если Родина значима — жизнь; если Родина не значима (значим сверхвождь) — смерть.
А что это такое — Родина?
«Предательство» и «Родина» — понятия взаимосвязанные, еще Полибий пытался определить «предательство» через понятие «Родина».
Родина — это что — территория?
Но управлять территорией может кто угодно; так значит, любящий Родину будет верен всего лишь тому, кто данное селение или группу селений захватил последним? (Как это делали православные священники в 1812 году?) Маловато для того, чтобы зрелый неугодник согласился отдать жизнь. А если захватчик подчинил территорию через браки (как евреи — Хазарский каганат, а немцы — Россию при Романовых) — им в угоду что ли гибнуть?
Итак, Родина —не территория (во всяком случае, для неугодника — и именно для неугодника!).
Может быть, «Родина» — это «народ», ohlos? Ведь как внушают многие идеологи, представляемые вождями как умные, Родина — это якобы общность истории, общность эмоций, общность крови, подсознательных образов, наконец. Так что же, немецкому неугоднику надо было умирать за Гитлера — идти убивать русского неугодника?
Между ohlos’ами нет принципиальной разницы, разве что со времен Вавилонского смешения языков и, как следствие, разделения единой толпы на стаи (при сверхвождях — субстаи), они действительно окончательно утратили связь друг с другом, но только на логическом уровне — при появлении же сверхвождя понимая друг друга без слов.
Итак, Родина —это не безмозглая толпа, любящая даруемое сверхвождем одурение; неугодник от этого состояния «ничто» бежит.
С чего начинается Родина?
С той песни, что пела нам мать…
Мысль о том, что основа Родины — колыбельная, напета идеологами уже всем народам, и не только напета. Из этой внушаемой «внутренниками» мысли есть маленькое следствие: достаточно создать всепланетное средство коммуникации и вновь и вновь передавать по ним одну и ту же песенку — и, учитывая переимчивость женщин, уже в следующем поколении вся планета покроется единой всепланетной стаей. Опять получается: Родина — всепланетная стая, поющая одну на всех песню? Неугодникам места не остается — ведь поющая стая не стесняется убивать всякого, не способного угадывать нюансы хорового пения.
Итак, Родина начинается не с колыбельной.
Вообще, Родина — понятие специфически неугодническое.
Следовательно, Родина — есть противоположность иерархии.
Родина — это тот самый Великий Город, который противостоит сверхвождю.
Следовательно, предательство Родины, как то заметил еще Полибий, есть исполнение воли сверхвождя.
Предательство — есть всякое действие по упорядочиванию всепланетной стаи.
Родина там, где нет предательства.
Где нет стаи.
Итак, любой исполнитель — предатель потому только, что он — исполнитель.
Лев Николаевич Толстой прошел намного дальше Полибия, и потому заметил, что всякое соучастие во власти есть для Божьей души нечто противоестественное (не за это ли его на самом деле отлучили от госрелигии?). По Толстому, человек только тогда Человек, когда он суверенен и, следовательно, вождю — всякому, а тем более, сильному — духовно противостоит. Толстой понимал, что такое Родина, не мог жить именно без России, и книги его спустя десятилетия были фактором победы над сверхвождем. Закономерно, что священники его отлучили, а дети этих священников кадили Гитлеру.
Предательство — это пребывание в состоянии ohlos; присоединение же к сверхвождю — всего только следствие.
Итак, Родина — это вовсе не территория (метанация порой меняет матричный этнос); это не общий язык; это не общий застревающий в теле памяти мусор преступлений, лицемерно укрытый словом «судьба»; это не колыбельная; это не определенные растения (например, русские березки, как то внушали идеологи коммунистической эпохи; Льву Толстому, не предателю, и в голову не пришло бы вспоминать о специфических растениях как признаке Родины).