Выбрать главу

Биоретрансляторы на должностях политруков и комиссаров этот запрет объясняли интересами якобы секретности, что, как очевидно, полнейшая чушь. Гитлеровцы дневники вели, и это нисколько не снижало качеств немецкой военной машины. Не влияло на нее и то, что некоторые дневники в качестве трофеев попадали в политотделы РККА.

Причина запрета на дневники — психологическая: всякий предатель Истину не приемлет как таковую, для него и всякая правда подсознательно ненавистна — вплоть до физического устранения свидетелей и свидетельств. Тем более, что поразительные события 1941 года — открытое Евангелие: вышел из толпы — и спас себя, близких и Родину. Подхалимствовавшие на гражданке «внешники» оказались уничтожены, а те, кто толпе противостоял и прежде, выживали и побеждали. Такое знание Сталин, как и сатана, не мог не ненавидеть!

Осмысление происшедших летом и осенью 1941 года странностей чрезвычайно важно для всякого неугодника.

К счастью, дневники писались и сохранились — немецкие.

Именно из дневника начальника генштаба вермахта Гальдера мы узнаем, что евреи и политруки, зная наверняка, что будут расстреляны немцами при первой же возможности, тем не менее сдавались во множестве — вопреки интересам выживания.

Из того же дневника Гальдера мы также узнаем, что:

в самые первые дни войны пленных было мало,

расход боеприпасов в эти дни был незначительным.

Как это на первый взгляд ни странно, но при отсутствии инженерных препятствий (приграничные мосты по приказу Сталина были разминированы, а фортификационные сооружения не возведены, и так далее) немцы в первый день войны продвинулись в среднем всего-навсего на 12 километров. Идеолог при соответствующем заказе объяснил бы столь малое расстояние героическим сопротивление пограничников, отдельных частей Красной Армии и энкавэдэшников. Но дело вовсе не в сопротивлении Красной Армии, — если бы оно было, немцы, которым экономить боеприпасы в первые месяцы смысла не было, израсходовали бы значительные их количества. Этого, однако, не произошло, о чем можно прочесть в том числе и в упомянутых дневниковых записях Франца Гальдера — следовательно, сопротивления не преодолевали: его не было. Просто для того, чтобы привести в движение большое число солдат вермахта, традиционно отягощенного гораздо большим обозом, чем у русских, требовались особенные усилия и время. Отсюда и незначительное продвижение вглубь советской территории. (Кстати, в среднем на 12 километров немцы продвинулись в первый день и в Польше тоже, и не только в ней — так что дело не в обороняющихся, а в нападающих. Отличие русских от поляков немецкие похоронные команды начали чувствовать несколько позднее.)

Итак, какие же советские войска находились в непосредственной близости от границы? Кто не бил немцев — и почему?

Это не была кадровая армия — массовые сдачи ее частей в плен были еще впереди, через несколько дней. Кадровые части, очевидно, дислоцировались далее, чем в 12 километрах, и по большей части пытались догнать бегущих политработников и командиров.

Непосредственно же в приграничной полосе были три категории людей в форме:

— пограничники;

— строительные части из так называемых «неблагонадежных», которым оружие в руки не давали;

— части НКВД.

Доныне повторяется тезис сталинских идеологов, что пограничники героически вступили в бой — и погибли, сопротивляясь.

Но именно считается.

Всякий серьезный историк согласится, что героизм пограничников вполне может оказаться мифом — ведь никаких исторических исследований на эту тему не проводилось (в условиях социализма это означало, что начальствовавшие не субсидировали исполнителей этот вопрос исследовать; интересующихся же до архивов не допускали; из этого следует, что результаты исследования обещали быть для власть предержащих разоблачительными).

Некогда о Брестской крепости пропаганда не знала ничего, пока с подачи писателя Смирнова не стало всем известно, что в ее развалинах несколько недель сопротивлялась горстка людей, причислявших себя к этническим русским. Брестская крепость стала символом сопротивления, — но мало кто вспоминает про грандиозный лагерь военнопленных на тысячи и тысячи солдат и офицеров, который находился всего в нескольких километрах от крепости и заполнен был теми, кто мог бы защищать Родину.