— Не надо, — остановила ее Галя. — С мужем из-за меня ты не ссорься. Не надо. Отказали, — значит, я еще не готова. Или, — она явно непроизвольно взглянула на П., — что-то должно быть по-другому. Ты иди, вон, видишь, весь хор на нас смотрит. Верно, тебя ждут. Как же хор — да без тебя?
— Все будет в порядке. Вот увидишь, — сказала жена пастора и, ткнувшись тонкими губами в Галину щеку, быстро пошла к хору…
— Жалко мне ее, — вздохнув и прижимаясь к П., сказала Галя, когда жена пастора отошла достаточно далеко, чтобы ей не были слышны Галины слова. — Жалко…
Впрочем, жене пастора надо отдать должное, блистательно счастливой она, подобно женам коллег своего мужа, не выставлялась. И вообще была сравнительно со своими товарками… живой, что ли?..
На берегу из жердей и одеял были сооружены две кабинки для переодевания — одна для женщин, другая — для мужчин. По колебанию свисавших до земли одеял было понятно, что там допущенные ко крещению уже переодевались.
В стороне от остальных у самой кромки воды стояли несколько съехавшихся из разных мест пасторов и, хотя действия им предстояли привычные и отработанные, судя по напряженности их спин, могло создаться впечатление, что совещались они о чем-то необыкновенном.
Болградский пастор крайне дружелюбно касался рукой пастора Жорика, тоже гагауза. (Пастора Жорика в «пастора Жулика» прихожане его общины переименовали уже потом, примерно через год, когда поймали его за руку на махинациях с гуманитарной помощью, выделенной для бесплатного распределения; он бежал, его разыскивали; а потом он вынырнул в Сибири — тоже пастором, но уже не сельской гагаузской общины, а центральной церкви города Иркутска, да к тому же на должности секретаря-казначея [совмещение сразу двух высших после поста президента должностей] Восточно-Сибирской миссии, входящей в состав организованной американцами на территории Сибири и Дальнего Востока Восточно-Российской унионной миссии. Организованной спешно и при очень недвусмысленных обстоятельствах. Дело в том, что должностные лица миссий назначаются сверху, в отличие от руководителей унионов и конференций, которые хотя и запутанным образом и достаточно фиктивно, но все же выбираются. Реорганизация в церковных структурах была проведена в одночасье, когда сибирские адвентистские общины во главе с Робертом Линком, русским немцем, захотели от американцев, вернее, от их дел и делишек, отмежеваться, защищая от чуждого духа ими же самими и созданное. Американцы и назначенные ими «новые пасторы» сразу же подсуетились, оправдали реорганизацию малочисленностью прихожан, — и вместо выбираемых стали назначаемые. Вот эти-то назначенные руководители Восточно-Российской унионной миссии — естественно, предельно американцам верные — и назначили [или рекомендовали? впрочем, разница невелика] на все нижестоящие должности себе [а следовательно, и американцам] созвучных, типа пастора Жорика. Прежних — убрали. В приобретенные таким образом церковные здания американские стадионные «евангелисты» привели понятно кого.
Болградский пастор спустя несколько лет тоже, как и пастор Жулик, ушел на повышение: отвергнув все предложения о новых приходах, согласился на материально-ответственную должность — церковной литературой на всем Юге Украины не просто торговать, но, более того, определять, что читать прихожанам церквей, а что — нет. Понятно, что в доме этого «эксперта» по книгам книг отродясь не водилось, разве только некоторые сугубо церковные издания; не будь на приобретение их специального распоряжения начальства, не было бы, видимо, и их.
Справедливости ради надо заметить, что болградский пастор с пастором Жориком все-таки через несколько месяцев рассорился. Болградский пастор однажды пришел помочь пастору Жорику с отопительным котлом, спустился в подвал и там — а дело, естественно, происходило зимой — обнаружил запертую, плачущую и избитую девочку. Дело в том, что в то время когда советские толпы млели от множества журналистских материалов о том, как в Америке счастливы приемные дети-сироты из Союза, а редкие материалы о садизме по отношению к этим приемным детям и даже их убийствах «почему-то» никто не замечал, пастор Жорик тоже захотел удочерить сироту из детдома. В процесс воспитания входило не только запирание в холодный подвал — там хотя бы стены есть и не дует, — но девчонку раздетой и всю в синяках выгоняли на снег. Но поскольку этим бывали недовольны соседи-болгары, то приходилось себя сдерживать и ограничиваться неотапливаемым подвалом. Свидетелем одного из таких актов воспитания и стал болградский пастор — возмутился, возможно, искренне, и, в конечном счете, сыграл не последнюю роль в изгнании пастора Жорика. Но тогда, на берегу, внешне они были сама братская любовь.)