Однако России повезло — ее неугодникам не пришлось противостоять в бою отечественному императору. Два человека — и это из всего-то двора! — все-таки пересилили и добились невмешательства Александра в дела Кутузова. Это была супруга Александра I Елизавета Алексеевна (по примеру мужа увеселявшаяся с любовником и даже рожавшая от него детей) и упомянутая любовница-сестра Екатерина Павловна.
Особенно трогателен патриотизм Елизаветы Алексеевны, урожденной принцессы Баден-Баденской Луизы, выданной замуж, когда ей было 14 лет, за 15-летнего наследника престола Александра. Уже после победы над Наполеоном, когда она заболела чахоткой, и врачи сказали, что якобы единственная для нее надежда выздороветь — покинуть пределы России, она полюбившуюся Россию покинуть отказалась. Впрочем, что тут удивительного — уже в свои 14 лет она поражала окружающих умом.
Но нашедший все-таки в себе силы устраниться от командования войсками Александр сумел в полной мере оценить некогда оставленную жену только в последний год жизни — и отдал всю имевшуюся у него нежность умирающей Елизавете Алексеевне…
Но это было в последний год жизни супругов, а тогда, в 1812 году, Александру приходилось выбирать — сдаваться или не сдаваться, подписывать позорный мир или не подписывать. И еще: если подпишет капитуляцию, сможет ли он прожить без благоволения двух самых влекущих его женщин?
Женщин особенных, потому что только они две, в отличие от всего двора, не только не пользовались властью в иерархии, но ее и не добивались. (Власть не просто порок, это средство разрушения собственной воли!) Так что не удивительно, что только они отстаивали право быть от планетарного сверхвождя независимыми.
Кто знает, кто из этих двух женщин оказал большее влияние на русского императора, чтобы он отказался от верховного главнокомандования и как овца на заклание не вел русские войска по примеру французских в наступление, а поставил во главе русских войск Кутузова — кунктатора.
Глава тринадцатая
БОРОДИНО КАННАМИ, ОДНАКО Ж, НЕ СТАЛО
На следующий день, чуть рассвело, карфагеняне вышли на поле боя собрать добычу; даже врагу жутко было смотреть на груды трупов; по всему полю лежали римляне — тысячи пехотинцев и конников, — как кого с кем соединил случай, или бой, или бегство. Из груды тел порой поднимались окровавленные солдаты, очнувшиеся от боли, в ранах, стянутых утренним холодом, — таких пунийцы[5] приканчивали…
Взгляды всех привлек один нумидиец[6], вытащенный еще живым из-под мертвого римлянина; нос и уши у него были истерзаны, руки не могли владеть оружием, обезумев от ярости, он рвал зубами тело врага — так и скончался.
Ганнибал после блестящей победы под Каннами погрузился в заботы, приличные скорее победителю в войне, чем тому, кто еще воюет.
Все уверены в том, что однодневное промедление [Ганнибала] спасло и город [Рим], и всю державу.
Я должен был умереть в Москве! Тогда я имел бы высочайшую репутацию, какая только возможна.
Кроме субвождей в руках сверхвождя пассивными марионетками являются также жухлые исполнители, но даже и они события вокруг себя формируют — все или почти все в их жизни не случайно. Это характерно для всех невротиков вообще, прежде всего, естественно, для одержимых моноидеей сверхвождей.
Невозможно при сравнительном жизнеописании Наполеона и Ганнибала не обратить внимание на то, что удивительно большое число узловых моментов судьбы Ганнибала загадочным — но лишь на первый взгляд — образом в точности воспроизвелись в судьбе Наполеона: особенности телосложения, переход через Альпы тем же ущельем, обстоятельства смерти, утраты власти и т. п. Эти и некоторые другие удивительные «совпадения» мы еще в дальнейшем рассмотрим.
В соответствии с теорией стаи вождь в большей мере, чем послушные воле вождя исполнители (жухлые некрофилы) вокруг себя события формирует — но тоже отнюдь не по своей свободной воле.
Человек обладает родовой памятью в том положительном смысле, что способен воспользоваться опытом всех своих предков, критически его осмысливая, — жаль только, что счастьем критического мышления себя одаривают лишь немногие. Удел остальных — отрицательная сторона родовой памяти, проваливание в неврозы, приобретенные не только на протяжении собственно своей жизни, но и унаследованные от предков; как следствие воспроизводятся уже некогда пережитые бедственные ситуации. И чем больше некий предок авторитарен (чем больше подонок), тем цепче когтит унаследованный от него невроз. А что может быть гнуснее сверхвождя (Ганнибала)?! У каждого человека двое родителей, соответственно четверо дедов, восемь прадедов, и так далее. Число предков и предков их предков хотя и ограниченно, но почти необозримо, — все средиземноморье.
5
Синоним карфагенянина, и то и другое в данном случае указывает не на национальность — собственно карфагенян в войске было мало и чем дальше, тем менее оставалось, — а просто на принадлежность войску Ганнибала.