В тот день Карла сама все решила. Взяла его за руку и отвела в свое бунгало. Молча разделась и встала перед ним, смуглая, маленькая, слегка прикусив губу и глядя на него испуганными, темными, блестящими глазами.
Он не сомневался ни секунды. Так бывает — посмотришь в глаза и поймешь: это навсегда. Неважно, на час, на ночь, на неделю. Все равно, навсегда.
Это была неделя абсолютного счастья, сдобренного горечью тревоги и сомнения. Не в Карле. Не в своих чувствах к ней. Занозой в мозгу сидела мысль о Констанции Шелтон и дурацком — теперь он это ясно понимал — задании Дженни.
Когда в понедельник вечером, перед самой грозой, прилетели новые постояльцы, Шон был сам не свой. К ногам словно привязали пудовые гири, он отвечал что-то невпопад, хмурился, и щебечущая словно птичка Карла с тревогой смотрела на возлюбленного, не понимая причины.
Они вместе пошли встречать приехавших, и там Шон расцвел как майская роза, чего Карла опять не поняла. Констанции Шелтон не оказалось среди тех, кто прилетел на маленьком самолетике из Уэст-Палм-Бич.
Это была всего лишь отсрочка, но Шон радовался ей, словно приговоренный к смерти — отсрочке казни. В ту ночь, ночь шторма и буйства природы, он любил Карлу неистово и страстно, клялся в любви, мучил ее ласками, отдавал и брал полной мерой… Под утро она заснула на его груди, измученная и счастливая, и он считал минуты этого спокойного, сонного счастья, прогоняя от себя мысли о неминуемом прилете мисс Шелтон и необходимости принятия решения, от которого столь же неминуемо кто-то пострадает.
Констанция не прилетела и на следующий день. И в среду тоже. Старый пират Босуорт выглядел расстроенным и озабоченным.
Шон плюхнулся в шезлонг, вытянул длинные ноги, горестно вздохнул. Между ним и Карлой растет стена лжи. С каждым мигом, с каждым невысказанным словом правды она становится все выше и прочнее. Констанция Шелтон прилетит — и стена станет непреодолимой преградой.
Нежные руки легли ему на плечи, упругая грудь коснулась уха, миг — и Карла котенком свернулась на руках, сонная, теплая, любимая…
— Что с тобой? Ты убежал от меня, да? Я проснулась, а тебя нет рядом.
— Я вышел… подышать.
Стена все выше.
— Тебя что-то тревожит, Шон. Ты весь напряженный, словно тетива натянутая. Что с тобой?
— Ничего. Все так необычно. Другие запахи, звуки, цвета. Весь мир другой. Это из-за тебя.
Стена разом выросла еще на несколько саженей.
— Шон… Скоро придется уехать. Как мы будем дальше, ты думал?
— Нет. Для меня пока есть только сейчас.
— А для меня нет. Есть завтра. У тебя тоже есть завтра. А есть в этом завтра я?
Он прижал ее к себе, запрокинул нежное личико, начал целовать, сначала нежно, чуть касаясь губ, потом все более страстно, яростно впиваясь, желая, изнемогая от желания… и тоски.
— Карла, я… я люблю тебя… я не могу так больше, Карла…
Стена дрогнула, угрожающе накренилась. И тогда он ударился в стену всем телом.
— Карла, я должен тебе рассказать. Иначе завтра никогда не наступит!
Маленькая итальянка умела слушать. Она молчала, лицо ее превратилось в лицо мраморной статуи. Прекрасное, нежное, строгое лицо. В какой-то момент она слезла с его колен, села на соседний шезлонг. Смотрела уже не на Шона, в небо. Он чуть не закричал от боли и ужаса. Не простит! Не поймет! Он потерял Карлу!
Потом была долгая, как вечность, тишина. А потом раздался голос Карлы.
— Мадонна, как это все… Шон, это же глупость. Нет, нет, прости, я не так сказала. Твоя сестра, она… она наверняка хорошая женщина, но то, что она придумала… Это же жестоко, Шон!
— Карла, я и сам так думал, я ей сказал об этом. Потом, я-то вообще получаюсь подлец и жиголо.
— Не подлец, нет… Она не должна была просить тебя о таком. Если эта девушка такая… не думаю, что ее можно разбудить к жизни таким образом. Можно обмануть на время, но потом она поймет, и ей будет больно, гораздо больнее, чем сейчас. Ее этим можно даже убить.
Шон сорвался со своего места, упал на колени перед своей любимой, схватил ее руки.
— Карла, послушай! Давай уедем? Завтра же, сядем в самолет и улетим отсюда. Поедем ко мне, а? Я покажу тебе Озера. Лес. Ты увидишь мой дом. Мы попробуем жить завтра, Карла! А мисс Шелтон… лучше пусть она и не узнает обо мне.
Карла улыбнулась, обняла Шона за шею. Прикосновение ее обнаженной груди отдалось в позвоночнике сладкой судорогой.
— Ты хочешь отвезти меня к себе домой? Хочешь, чтобы я осталась с тобой?
— Да! Да!!! Больше всего на свете.
— А как же сестра?
— Дженни? Она полюбит тебя. Вот увидишь, полюбит. И поймет, что ошиблась насчет мисс Шелтон. Нельзя так поступать с живыми людьми. Нельзя придумывать им ненастоящую жизнь.