От удивления, Алексей выронил жемчужину на пол, и ползал несколько минут, пока не обнаружил ее около черного кейса. Он схватил гитару и выбежал из бара, но семья Джорджа уже уехала. Оглядевшись, заметил такси в конце улицы. Сел на заднее кресло, уложив кейс между колен.
- Музыкант? - спросил таксист, заговорчески подмигивая.
- Не-а. Моряк.
- Почти то же самое.
Алексей не стал выяснять, что он имеет в виду.
- Выглядишь так, будто тебя обокрали.
- Почти. Я побился об заклад с индейцем и проиграл.
- Это бывает. Гитара, так понимаю, не твоя?
- Верно.
- Продаешь? У меня сын как раз хочет играть. С ума сходит от Курта Кобейна. Насмотрелся MTV... Что это за музыка, вообще, такая? Я ему ставлю Элвиса, Битлов, а он прется от своей Нирваны, гребанный стыд...
- Нет, прости. Не продаю.
- Ну, дело твое.
- Скажи, ты случайно не знаешь, где находится бар “Китовый ус”?
Таксист пристально посмотрел на него через зеркало заднего вида.
- А тебе зачем?
- Встречу назначили. А я, у кого не спрашивал - никто не знает.
- А кто назначил?
- Боцман мой. А что? - Алексей насторожился.
- Это подпольный гей-бар. Самое, что ни на есть, гейское заведение в Сиэтле. Не так-то просто туда попасть...
- Что? Гей... Sidorchuk, tvoyu zhe mat’!
Алексей громко расхохотался. Его трясло до самого порта, - нервно подергивались плечи, слезились глаза, дрожали руки. Алексей сам не понимал, что его так проняло - изощренный боцманский юмор, или умерший у него на глазах человек, гитару которого он твердо вознамерился подарить своему сыну, или же просто усталость в сочетании с бренди, пивом и устрицами.
Ныл зуб, поврежденный жемчужиной.
Таксист курил и больше не задавал вопросов.
Идем на клей (Блатная песня)
Бобер появился в нашей жизни внезапно. Вот - мы даже не подозреваем о его существовании, и вот - мы уже с ним кореша.
Меня не было во дворе всего ничего, а Димон уже нашел мне замену. Это обычное дело, когда тебе двенадцать - обидеться на лучшего друга потому что он оставил тебя одного на произвол летней скуки. Мы с мамой две недели гостили в Геническе у крестной. Теплый азовский лягушатник мне не понравился. По ночам я страдал на жарких простынях, отбиваясь от мерзкого комарья. Короче, вернувшись домой, я выбежал во двор, даже не переодев дорожную майку.
- А, вернулся, - в голосе Димона появились новые нотки, и они мне сразу не понравились. Какое-то пренебрежение, как будто он обращается к сопливому третьеклашке. - Это Стас. Мы тут... тусуемся, короче.
- Не ходили еще, чтоб тусоваться, - сказал Стас и отвесил Димону звонкого леща.
Мой друг, который всегда отбивался от старшаков, и давал словесный отпор, когда противник был сильнее его физически, теперь стоял и покорно улыбался. Я внимательно посмотрел на незнакомого пацана.
Высокий, на две головы выше меня, широкоплечий длинношеий громила. Мослатый паренек, как сказал бы мой дед. Огромные как лопаты ладони, которые по малейшему поводу быстро превращаются в мощные кулаки. Подкачанный - Стас побеждал всех во дворе в лесенку до десяти, без устали крутил подъем-переворот, выходил на две. У него были волосатые подмышки и ноги. Чтобы успевать за его шагом, нам приходилось почти бежать. Он брил пух над верхней губой и мазал одеколоном щеки. Стасу было четырнадцать, но от него шарахались даже одиннадцатиклассники. Его фамилия была Бобровский, и его слегка раздутые на худощавом лице щеки придавали ему сходство с животным из отряда грызунов. Пацаны за глаза называли его Бобер, но Димон сразу предупредил меня, что это слово при Стасе лучше совсем не употреблять, если не хочешь остаться без зубов.
- Вениамин, - представился я.
- Чё ты гонишь, Вениамин? - Стас хлопнул меня по плечу, и от этого приятельского жеста я испытал к нему, как ни странно, симпатию. - Веником будешь.
С тех пор мы стали известны всему району как Димон, Веник и (шепотом) Бобер.
Дружба со Стасом изменила нашу жизнь. Раньше мы были никем, белобрысым и щуплым из “седьмого А”, которым постоянно приходилось бороться за звание нормальных пацанов, чтобы не называться последними лохами. Малой, есть сигарета, зубы не жмут? Меня постоянно дразнили за лопоухость и любовь к чтению, а Димону приходилось ежедневно отстаивать право носить кепку козырьком назад и доказывать, что он не репер. Однажды на перемене Виталя Кабан из “девятого Бэ” взял меня в замок и стал накручивать уши своими шершавыми от мозолей пальцами. Я извернулся и врезал с локтя в живот. Димон подскочил сзади и отвесил ему подсрачник, с пыру, по копчику. Мы убежали, но потом Кабан выловил нас во дворе по одному и накормил песком.