Но про чердак мы прервем, это отдельная история. Сейчас у нас задача — помочь другу.
Когда массажист Х. пришел на дежурство сторожа У., девушка обрадовалась удвоению кандидатов.
— Вдвоем массировать будете? — спросила она как бы в шутку.
— Почему бы и нет? — сказал массажист Х., беря ее ноги в свои руки, тогда как массажист У. вяло ползал пальцами по спине.
Массаж пошел веселее, с шутками-прибаутками, которые становились все острее и ближе к телу. Массажист Х. захватывал все больше площади, отодвигая руки массажиста У., потом подмигнул ему и кивнул на дверь.
— Позвонить надо, — сказал массажист У. и ушел в ординаторскую.
Массаж быстро перешел в более нежную стадию.
— Интересно, — говорила она. — Все-таки у разных массажистов разные руки, разные методы…
— Разные намерения… — бормотал он в ее спину.
Но официальная часть вечера закончилась пристойно, и, казалось бы, концерт не предвиделся. Одевшись, она сидела на кушетке и рассказывала про свою неудачную семейную жизнь. Массажист Х. с тоской слушал обязательную программу, иногда встревая и пытаясь увести ее в сторону. Но лишь когда, сочувственно кивая, он начал поглаживать ее коленку, она замолчала. Сидела, прислушиваясь к его пальцам, пока ее мозг обрабатывал приходящий от коленки сигнал и переводил стрелки на пути ее стремительно мчавшегося по рельсам жалости либидо. Вдруг засмеялась сквозь слезы, шмыгая:
— А в прошлый раз я Шамилю после массажа говорю — давай чай попьем, я пирожных принесла. Он говорит — сейчас, пять минут помедитирую. Лег на кушетку, положил на грудь связку дубовых веток, закрыл глаза. Я пошла в ординаторскую, чай налила, вернулась, а он храпит… Как думаешь, я его совсем не интересую?
— Понимаешь, у него сейчас любовь с коллегой, — сказал он, садясь рядом. — Не расстраивайся. — И он мягко, по-братски, привлек ее к себе.
…Через пять минут, когда все одежды валялись на полу, она, вцепившись ему в волосы, закричала так, будто ее зарезали, причем внезапно.
— А-а, ччерт! — крикнула она, зажмуриваясь. — О-о, ггосподи!
— Я, я! — неожиданно для себя переходя на нелюбимый немецкий, зарычал он.
В ординаторской хлопнула дверь, — сторож У. говорил по телефону с руководством, и такие звуки могли его дискредитировать.
Потом они отдыхали, лежа на кушетке.
— Ты же не думаешь, что я бэ? — сказала она, водя пальчиком по его губам.
— Ну что ты, — искренне ответил он. — Какая же ты блядь? Ты блядей не видала…
— При чем тут блядь? — вскинулась она. — Я имела в виду бревно! Не показалась ли я тебе холодной? Уф! Блядь! Как ты мог такое подумать! Нет, ну надо же, я — блядь! Ну, спасибо!
— Так я же и говорю, — засмеялся он. — Не понял только, зачем шифровать таким знаковым образом. Какое же ты бревно? Ты такая темпераментная, я еле сдержался, когда ты закричала.
— И не сдерживался бы, — сказала она. — Сегодня можно…
"А вот вам", — подумал он, складывая за спиной фигу.
Конечно, массажист Х. проводил подопечную, и больше она к сторожу У. не приходила. Зато на следующее дежурство она пришла к сторожу Х. И еще. И еще. А ночью, когда он, проводив, садился за свой письменный стол, она возвращалась телефонным звонком.
— Ты, как писатель, должен любить стихи, — говорила трубка сумеречным голосом. — А я так их просто обожаю. Скрещенье рук, скрещенье ног, — начинала она с придыханием.
На второй час поэтического марафона, когда мимо уха продефилировали Пастернак, Ахматова, Ахмадулина, и даже скучный Тарковский-отец, он уже держал трубку на плече, нервно курил и пытался вдуматься в свой текст, откликаясь лишь на вопросительную интонацию в телефонном бубнении.
— Да-да, а как же, — отвечал он наугад. — Очень нравится!
В третье свидание он попытался объяснить ей, что по ночам он работает.
— Понимаешь, я не нормальный мужчина, — говорил он доступным ей языком тропов. — Я как Ихтиандр, выныриваю на воздух, в жизнь, чтобы не атрофировались легкие. А так в основном я дышу жабрами, я все время под водой своих фантазий, я опускаюсь на самое дно и ищу самую главную жемчужницу, чтобы вскрыть ее и извлечь самую главную жемчужину…