Она оказалась девственницей.
— А вот этого мы делать не будем, — сказал он, накрывая ее простыней. — Это — не наше.
Она молчала, опустив голову в руки, ее спина вздымалась от сбивчивого дыхания.
— Вы сейчас сама не своя, — сказал он, поглаживая ее плечо. — А потом пожалеете. Вот выйдете замуж, тогда приходите.
ЧЕРЕЗ ТЕРНИИ
Читатель уже начинает волноваться. "Описания утех и маленьких приключений — это, конечно, хорошо, — говорит он, — однако не раз между строк упоминалось про то, как сторож Х. стучит ночами на машинке. И где результаты?". Автор не может оставить без внимания подобные вопросы. Тем более что по нашему условному хронометражу подошло время выхода в тираж — в первоначальном, хорошем смысле этого слова. Мы не будем рассказывать, как сторож Х. рассылал свои тексты в центральные журналы, как ждал ответов, перечитывая вторые экземпляры глазами редакторов, как получал отказы — то сухие, то пространные, дежурно обнадеживающие. Переделкино удалялось все дальше. Только "Знамя", прочитав повесть о войне, ответило, что если бы не забитый до отказа редакционный портфель на эту тему, оно бы… Словом, сторож Х. прекратил попытки, перестал писать и занялся вплотную астрологией, хиромантией, и вновь придвинул давно отодвинутые изыскания по физике. Однако пришло время, и то, что должно было случиться, случилось. Но в несколько этапов.
— Жене Мустая Карима нужен массаж, — сказал массажист У. массажисту Х. — Он живет совсем рядом, в том же доме, где Шевчук жил, иди к нему, поговоришь, дашь почитать свои рассказы, наверняка поможет.
— Да ну, — сказал массажист Х. — Печататься в башкирских газетах я не буду. Иди сам к Мустаю, ты по бабушкам профи.
— Ну, дай мне какой-нибудь рассказик, я ему покажу, может, посоветует, куда обратиться, спротежирует.
Массажист Х. выбрал военный рассказ, вынул из него две странички с описанием боя и отдал их массажисту У.
— Вот, чтобы не напрягать старика, — сказал он. — Наверняка у него от таких просителей отбою нет. А еще лучше, вообще не давай.
— Как это "не давай"? Обязательно дам. Я жене его здоровье принесу, что ему, жалко две странички прочитать? И вообще, говорят, он мужик умный, таланты поддерживает, — сказал массажист У., и ушел.
Он вернулся через два часа, тянул время, рассказывая, какая у Мустая квартира, какой он сам вблизи, как после массажа они попили чаю. Потом перешел к главному.
— В общем, дал я Мустаю твои листочки. Вот, говорю, Мустафа Сафич, мой друг пишет, не могли бы вы взглянуть. Он взял. Знаешь, взял двумя пальцами, брезгливо так, а на лице читалось — ох и заебали вы меня…
— Я же говорил! — с досадой воскликнул массажист Х. — Нахера мне, чтобы он думал, что я попрошайничаю!
— Дальше слушай… Взял он листочки и ушел в кабинет, неся их как дохлую мышку. Вышел через полчаса, держа их уже двумя руками, и сказал: да, это, конечно, писатель… Только вот жирного тумана не бывает. Помнишь, у тебя там, когда керосином стекла опылило, герой что-то там сквозь жирный туман… Ну вот, он и сказал, мол, не бывает жирного тумана…
— Как это не бывает? Пусть посмотрит сквозь обкеросиненное стекло! Не бывает… Ну и дальше что?
— А дальше… А дальше он так задумчиво, глядя в окно, сказал: а раз он писатель, то пусть дальше мучается. Писатель должен мучиться…
— И все?
— И все…
— Ну и на том спасибо, но мучиться я не собираюсь. Не хотят — не надо. Сами придут и сами все попросят, как сказал один неприятный тип. Не пришли и не дали, но нам все равно. Мы подождем. Придет еще время…
Прошло несколько дней. Массажист Х. массировал пожилую женщину, которая назвалась проректором одного из институтов. Она завела разговор о литературе, и массажист У. подал голос из-за перегородки.