— Вот, — сказала она. — Давно стихов не писала, а тут вчера сразу три. Дочь смеется, уж не влюбилась ли мама?
Он прочитал. "Твои руки — пара лебедей", — помнится первая строчка первого стихотворения. Искренне поблагодарив, положил листок в ящик стола, и они начали сеанс, который протекал по-прежнему целомудренно.
На следующий день она вручила ему десяток новых стихотворений, потом еще и еще. За семь сеансов набралось шестьдесят поэтических признаний, которые становились все откровеннее — там билось сердце, бросало в жар, путались мысли, — и это притом, что "ты даже не спросил, как я зовусь", — но в то же время "и твои пальцы огнь в меня пролили".
Однажды массажист Х., завершив сеанс, пошел на перекур. Возвращаясь в кабинет, он встретил ее — она поднялась с первого этажа и шла навстречу со стаканом в руке.
— Возьмите, — сказала она. — У вас голова болит. Выпьете этой водички, и голова сразу пройдет.
— Голова? — удивленно сказал он, но стакан взял и вошел с ним в кабинет.
Два массажиста понюхали воду, посмотрели на свет — ничем не пахло, прозрачность была бриллиантовой.
— Из туалета поднялась… — сказал с сомнением массажист Х. — Может, капнула туда чего? Ну, крови менструальной, например…
— Присушивает, что тут непонятного, — сказал массажист У. — Вылей сейчас же!
Воду массажист Х. выплеснул в окно, но, встретив пациентку в коридоре, сказал:
— Спасибо, сразу помогло.
Посмотрим, что будет дальше, — подумал он.
А дальше наступил последний сеанс. Она ходила после обеда, и сейчас массажист Х. в ожидании пациентки сидел в ординаторской за столом. Тут же сидели невропатолог Л., мануальный терапевт, массажист У. Все пили чай с тортом и конфетами, принесенными выписывающимися пациентами.
И вдруг зазвонил телефон. Он стоял на тумбочке по правую руку невропатолога Л., а массажист Х. сидел на диване у дальнего конца стола. Сняв трубку, Л. послушала, сказала: "Сейчас", и протянула трубку массажисту Х. Он привстал и, перегнувшись через стол, поднес ухо к трубке, но не плотно, — провода не хватало. Невропатолог Л. продолжала держать, потому что руки массажиста были в тортовом креме. Из трубки возбужденный голос его пациентки сказал на весь стол:
— Срочно, сейчас же… Вы должны найти отдельный кабинет… Ну сделай же со мной все, мой ласковый и нежный зверь! Я больше не могу терпеть этой сладкой пытки…
Сидящие за столом беззвучно заржали. Массажист Х. погрозил им пальцем и сказал:
— Успокойтесь, успокойтесь, не надо так, нас могут слушать, телефон параллельный. Просто приходите на массаж…
— Ну что, нежный зверь, — сказала, смеясь, Л. — Предоставить вам кабинет? Если что, веди ее в пятый, только закройся изнутри, и в дальней кабинке, пожалуйста, чтобы в коридоре не слышно было.
— Ничего не будет, не надейтесь, извращенцы, — сказал массажист Х. и ушел мыть руки.
— И девочек наших ведет в кабинет, — пропел ему в спину массажист У.
Она пришла. Глаза ее были исполнены надежды.
— Мне так стыдно… — сказала она. — Простите меня, не знаю, что со мной. Нет, знаю. У меня после первого ребенка не получается иметь детей, а я так хочу иметь еще. Через неделю ложусь на операцию. Обещали помочь, но говорят, что после операции я могу потерять чувствительность. Не будет оргазма. И мне так захотелось — вдруг это в последний раз?
— Но у вас же муж есть, — сказал он, думая, что это за операция, в результате которой будет потерян оргазм.
— А что муж? Муж он и есть муж… — сказала она. — Просто такого желания у меня никогда не было. Места себе не нахожу. Кажется, что я просто исчезну, если все случится. Мне так стыдно — никогда в мыслях не было изменить, всегда осуждала других, а тут, как с ума сошла…
Он посмотрел на текущие по щекам слезы и сказал:
— Идите в пятый кабинет, я подойду через минуту…
…Когда ее накрыла волна, она заплакала, всхлипывая и содрогаясь — и все это длилось, длилось… Он целовал ее в висок, шепча:
— Все будет хорошо, все у вас будет…
Уходя, она сказала, глядя на него огромными глазами:
— Как теперь жить?