- Собачку вот зарубил, - говорит Шамиль. - Выла, спать мешала...
И улыбается так, что сторож Х., попятившись, падает в яму и просыпается от ужаса.
Это была ночь с субботы на воскресенье. Утром сторож Х. пришел сменить сторожа У.
У двери стояла та самая лопата.
- Зачем штыковая здесь? - с подозрением спросил сторож Х. - Лед ковырял?
- Да ночью проснулся от жуткого воя, - сказал сторож У. - Спустился в подвал, а там кот - или кошка - уже не поймешь, вся проказная, лысая, в коростах, сидит, воет. Вроде и тихо, но монотонно, утробно. Умирает. Как все-таки животные от нас отличаются. Пришло время умереть, спокойно принимают, истерик не закатывают. В глаза мне смотрела и чревовещала. Решил помочь ей - пошел, взял лопату, спустился. Она уже не воет и не убегает, смотрит на меня. Постоял, постоял, и ушел. Не смог. Больше не выла. Сейчас посмотрел - нет никого, ушла...
- А мне сон сегодня приснился, - сказал сторож Х. - Только там вместо кошки была собака. И ты ее убил. Интересно, кто из вас двоих мне врет - мой вещий сон или ты?
НА КРЫЛЬЯХ НОЧИ
Эта история - переходное звено от внутреннего к внешнему. Если изъясняться языком китайской "Книги Перемен" (тоже не случайный персонаж в нашем повествовании), то это момент превращения верхней черты нижней триграммы в нижнюю черту триграммы верхней (тут смайл для тех, кто намеревается ругаться). Если же вернуться к простым словам, то мы посмотрим, как сон одного героя сочетается с грубым воздействием внешнего мира на голову другого.
...А был апрель, его 17-е число 93-го года. В этот день шесть лет назад с героем Х. произошел случай, который (если бы судьба довела его до логического завершения) стал бы последней историей в жизнеописании. Только писал бы те истории автор уже в ином мире. Но сейчас, в апрельскую ночь, сторож Х. конечно не думал, что находится в той же точке орбиты, однако шесть (полная гексаграмма, возвращение!) витков спустя.
Он шел на дежурство с удачного свидания и улыбался. Вы думаете, что радость на его лице была обусловлена приятными воспоминаниями о только что случившемся? Отчасти, но не в полной мере. В основном радовало то, что была весна, а в запасе - несколько часов ночи, чая, сигарет, стука пишущей машинки. Правда, беспокоила одна маленькая заноза: в особняке сейчас был сторож У., который использовал отсутствие сторожа Х. для своего свидания. Он предупредил, что останется ночевать - мама не любит, когда он приходит поздно и неровно продвигается по коридору к туалету. Хорошо, если он уже проводил девушку и спит, - думал сторож Х., - лишь бы не подмочил мое вдохновение своим нескончаемым крепким чаем...
К ночи подморозило. Он опустил уши своей "финки", поднял воротник уже потертой и местами порванной армейской "шевретки", и ломал шагами хрустальные пластины луж, вдыхая холодный воздух весенней ночи. Он шел, глядя прямо перед собой и наблюдая, как от фонаря к фонарю растет и убывает его тень. Лед под его шагами громко хрустел, и сторож вздрогнул от неожиданности, когда по бокам его тени вдруг выросли еще две.
Что подумал он в тот момент? Здесь память начинает барахлить, но мы еще успеваем услышать: "Обернуться? Нет уж, подумают, что я испугал...".
Тут потеряно "ся", как вы поняли, - оно просто не успело, потому что в этот момент к его макушке что-то тихо прикоснулось. Именно тихо, как будто ребенок пальчиком тронул. Но это был дьявольский ребенок - от его невесомого прикосновения исчез мир и сам сторож. Нет, он еще увидел яркую вспышку, стал маленьким и бесконечно далеким, услышал чей-то далекий крик: "Ааааа!", и ласковый голос: "Тихо-тихо-тихо...", и почувствовал, как его подхватывают под далекие чужие руки, потому что далекие бесчуственные ноги еще бегут, уже заплетаясь, и их медленный бег кому-то нужно направить в нужную сторону...
...Щеке было холодно и мокро. Он открыл глаза и смотрел на льдистую плоскость, уходящую из-под щеки вдаль. Вдали светил синий фонарь. Холод разливался по телу, в голове горела боль. Приподнялся, морщась от боли в макушке. Что-то звякнуло, он посмотрел, - на снегу лежала связка его ключей. Куртки на нем не было. "Идиоты, - подумал отрешенно, - она же старая, рваная уже. Изуродовали добрые люди, но ключи оставили - и то хорошо". Вдруг всплыли чьи-то слова: "Готовченко. Пушку убери, не понадобилась". Встал осторожно, с болью вздохнул, ледяной воздух проник через вязку тонкого свитера.
Шел, ускоряя шаги, потом побежал. Нарастала ярость. Обидно, что лиц не видел. Будут теперь встречать, смеяться про себя. Ну, где вы там, бесы-мстители, раз ангелы-хранители проспали, - устройте этим уродам страшную казнь сию же минуту, я оскорблен! Нет, они должны знать, кто и за что! - поставьте их передо мной, и я порву этих сук голыми руками!