Иван Переверзин был алкоголиком.
Его алкоголизм был слегка загадочным. Он не сказывался ни на поведении Переверзина, ни на ясности его мысли, он даже не портил Переверзину здоровье. Единственное последствие алкоголизма заключалось в том, что, когда Иван был пьян, у него пропадали деньги, предметы и близкие люди – то есть любые материальные объекты. Пропадали они в небольших количествах, но регулярно – и никогда больше не возвращались. Порой, будучи трезвым, он пытался проанализировать свой странный недуг, а его друг-ученый Митя даже разработал для него сложную статистическую систему, позволяющую найти закономерности в исчезновении объектов.
Сложная система не помогла.
Тогда Митя сам решил стать участником эксперимента. Он уселся рядом с Иваном Переверзиным и его бутылкой водки и просидел от первой рюмки до последней. Потом он сходил с Иваном в магазин и там строго проверил все расчеты с продавщицей. Потом он еще два раза сам сходил в магазин и, разумеется, свои траты записал. Ивана он на это время запирал в квартире. Это был настолько добросовестный ученый, что прежде чем вернуться в квартиру из магазина, он прошел вдоль дома, проверяя, не выбрасывал ли запертый Иван какие-нибудь предметы из окон. Никаких предметов под окнами не было.
И что же? Утром, как только Переверзин протрезвел, в квартире не оказалось двух его лучших картин, альбома семейных фотографий и одной серебряной вилки.
«Это первый зарегистрированный случай бесследного исчезновения материи!» – заявил Митя, который и раньше страдал идеализмом и даже отсидел за это восемь лет. Трезвый Иван только развел руками.
Вот такой необычный человек теперь стоял перед Веркой.
Она внимательно смотрела на него своими голубыми глазами. Ее взгляд показался Переверзину очень несчастным. Такая уж особенность была у Веркиных глаз – любой мужчина видел в них то, что хотел видеть. Переверзин любил жалеть людей. Это была последняя роскошь его жизни – после любви, славы, денег, искусства – роскошь, которую он, шестидесятилетний, теперь считал самой драгоценной.
«Значит негде ночевать?» – спросил он и, не дождавшись ответа, потянул Верку за собой. Ладонь у него оказалась сухой и колючей.
«Задохлик, – снисходительно подумала Верка. – Идет-шатается. Если полезет, я ему дам по башке так, что он окочурится».
После богатых интерьеров начальника автобазы квартира Переверзина показалась ей убогой. Не такого она ждала от Москвы. Не было здесь ни одного ковра, а картины на стенах висели не гладкие, а бугристые. Вблизи и вовсе не разберешь, что нарисовано. «Твоя мазня?» – строго спросила Верка, и он повинился: «Моя».
Пришедший к вечеру Митя обнаружил Переверзина пьяным, а на его кровати он обнаружил большой накрытый одеялом холм. Холм страшно храпел.
– Это я на вокзале подобрал, – похвастался Переверзин.
– Что за мужик?
– Это девчонка… Такая голубоглазая, жалкая, как птенец.
Митя недоверчиво скосил глаза на храпящий холм, но больше ничего не сказал. До самого утра они пили под аккомпанемент Веркиного храпа и переговоры диспетчеров на вокзале. Задремали только на рассвете, а когда проснулись, солнце уже заливало комнату.
Надо ли говорить, что трезвый Переверзин и его друг-ученый не обнаружили в квартире даже намека на храпящий холм. Кровать была не застелена, но холм исчез. Вместе с ним исчезли четыре яйца и батон хлеба. Исчезновение было настолько привычным, что они даже не удивились.
«Куда это все девается? – бормотал Переверзин, бродя по квартире. – В какие миры? Оттуда нет возврата…»
Он еще не знал, что совсем скоро его поразительная особенность даст сбой.
Верка окажется первым в мире материальным объектом, который не только сумеет преодолеть непреодолимый барьер и вернется уже через три дня, но еще и останется, и не исчезнет во время следующих Ивановых пьянок.
И даже кое-что прояснит о том темном мире, куда уходят любимые вещи и люди.
5
– Это я два года назад. Смешно, правда? – говорит Галина. – Если бы мне тогда сказали, что моя жизнь изменится всего за одну неделю, я бы ни за что не поверила…
Острый черный взгляд исподлобья.
– Да и как поверить? Я ведь голодала, Лида. Была на грани самоубийства. Думала, что все, – рука вверх и вниз, за рукой плывет дуга золотого блика, похожая на нить марионетки, – Тебе не понять, что это такое: когда есть нечего. Ты ведь москвичка, у тебя, говорят, мама богатая… – рука чешет кончит носа, нос тренькает, – А я о хлебе простом мечтала. А получила: вот! – браслеты тяжело падают друг на друга: это рука обводит пространство вокруг Галины, словно Галине теперь принадлежит вся газета, впрочем, черт его знает, что ей принадлежит. – Ты думаешь, трудно изменить жизнь? Ты ошибаешься. Изменить жизнь просто, ты даже не представляешь, как просто! Твоя жизнь тоже изменится. За одну неделю. Шесть лет он тебя мучает, а через неделю женится. Даю слово.