Заметно это стало, как ни странно, зимой – лютой и ветреной степной зимой, когда детдомовки натянули для тепла колючие шерстяные юбки и плотные рейтузы, напялили бесформенные пальто на ватине, да еще и повязали серые платки, отчего стали похожи на мешки с мукой. Начальник автобазы стоял во дворе детдома, прячась от ветра за стену. Он был одет в волчью доху, но и его пробирало насквозь. Он пришел взять деньги за машину и теперь был недоволен, что во дворе имеется также и милиционер. Деньги были левые, заведующая обычно расплачивалась из кармана в карман. И хотя милиционер был молоденький и пришел он сюда только чтобы приструнить Самшита-хулигана, но все-таки он был милиционер и, главное, сын большого милицейского начальника, которому шли отчисления от любой коммерческой деятельности, совершаемой в городке. Сын мог донести папе, а значит, начальнику автобазы пришлось бы раскрыть и этот свой источник дохода. Короче, он стоял за стеной и хмурился, а мальчишка-милиционер поглядывал в его сторону, нагло улыбаясь. Серые мешки катились мимо них к крыльцу, непонятно было даже, мальчики или девочки внутри этих жалких коконов. Все мешки закатились внутрь детдома, а один – отставший – заторопился от ворот, горбясь навстречу ветру…
Две пары черных глаз уставились на него. Мешок не просто катился – катясь, он колыхался, как остывший армянский хаш. Его словно сотрясали сладкие судороги. Это были движения, нестерпимые для иных сердец. Даже сквозь буран и ватин было четко видно, что там, в жаркой глубине мешка, колышется женское тело. Оно живет своей жизнью, и его движения никак не сочетаются с неуклюжими движениями обледеневшей колючей кожуры. О, оно движется так: волнами и еще зыбко трепещет напоследок. Оно движется поперек импульса, у него своя логика.
И оно распространяет вокруг себя сильный запах абрикосов.
Тем зимним вечером сторож получил двойное вознаграждение, которое честно отработал полгода спустя.
Надо признаться, что такой исход детдомовских историй считался здесь вполне легитимным. Были у него и плюсы: он не давал детдому лопнуть от перенаселенности. Каждую третью девушку забирали второй женой, а наиболее красивые мусульманки брались и в качестве первой.
… Подумав с минуту о кое-чем своем, Верка выбрала начальника автобазы. Она подошла к нему и сверкнула исподлобья голубым взглядом, который только неопытный и редко выезжающий за пределы своего края дагестанец мог принять за взгляд газели. От счастья он оторопел.
Молодой соискатель мрачно изумился. Он был почти уверен в своей победе, ведь он был такой крепкий, такой мускулистый, да и папа у него был все-таки главнее начальника автобазы. Милиционер негромко выругался, и золотой зуб в глубине его рта блеснул каким-то тусклым, почти медным светом. Но ничего не поделаешь, все честно.
Верка и начальник автобазы побрели к дому.
Солнце уже преодолело половину пути и теперь клонилось в степь. Тени выползли из укрытий, посинели. Тихо было на улице, только в самом ее конце, в тупичке, где стоял большой дом начальника автобазы, что-то ныло, пело и переливалось звуками, слегка похожими на женские похоронные выкрики.
Чем ближе они подходили к дому, тем слышнее становилось нытье.
Верка и начальник базы вошли в сад, прошли по дорожкам, густо засыпанным тутовыми ягодами, и остановились у входа на застекленную веранду. Нытье немедленно прекратилось, в саду установилась глубокая тишина, которую сверлили золотые сверла ос.
«Моя жена – уважаемый женчин, – медленно, густо и нарочито громко произнес начальник автобазы. – Она уже немолодой, ей трудно. Ты будешь ей помогать. Ты ей как дочь. Она очень главный!»
На веранде пошептались, после чего нытье продолжилось.
Верка вошла внутрь, с любопытством огляделась.
Первое, что бросалось в глаза любому входящему сюда, были ковры. Они усыпали веранду, как опавшие листья. Ковры лежали везде и не по одному, а по два и по три – друг на друге. Конечно, это были не старые пыльные ковры ручной работы, а чистенькие и синтетические – советские. Стены тоже были нарядными: все незастекленные промежутки веранды покрывали плюшевые ткани таких сумасшедших расцветок, что их узоры зыбило.
Женщины рода собрались в доме. Они сидели на полу и раскачивались, монотонно причитая. Все они были в платках и только одна – простоволосая. Эта простоволосая даже была слегка растрепана и даже периодически дергала себя за волосы, чтобы ее растрепанность усилилась. Женщина была наполовину седая.
«Жена, – снисходительно подумала Верка. – Но почему они все собрались? Похороны что ли?»